Читать книгу "Воспоминания торговцев картинами - Амбруаз Воллар"

В июле 1914 года я ждал из Берлина пастель Дега, которую послал для ознакомления и о возврате которой мне сообщил мой корреспондент. Но вместо картины я получил следующую телеграмму: «Император дал разрешение на приобретение „дега“ Национальной галереей».

Надо сказать, что император Вильгельм до сих пор относился к современной французской живописи с предубеждением. Национальной галерее стоило большого труда добиться позволения принять работы Дега, Ренуара, Моне и других, предложенные ей берлинскими меценатами. Учитывая неожиданный интерес, проявленный императором к картине французского художника, я и предположить не мог, как бы ни были серьезны происходящие события, что «властелин войны» готовится напасть на нас, и согласился, чтобы моя картина осталась в Берлине до заключения сделки. Позже я узнал, что император Вильгельм отнюдь не проникся любовью к творчеству Дега, но что в последний момент какой-то покупатель возымел виды на пастель художника и мой корреспондент схитрил, чтобы не отсылать картину обратно. Короче, я твердо верил в то, что мир удастся сохранить. Поэтому я изумился, когда через несколько дней, проходя мимо почтового отделения напротив моего магазина, увидел небольшую, написанную от руки листовку: «Объявлена всеобщая мобилизация». Вокруг толпился народ. Какой-то рабочий выругался в сердцах. Но его огорчения были напрасны. Именно рабочие вскоре оказались в привилегированном положении. В то время как мелкие буржуа, интеллектуалы и крестьяне, призванные в действующую армию, погибали на поле брани, пролетарии обоих полов трудились на заводах, где вместо жалких грошей фронтовиков они получали все более высокую зарплату. Позднее именно их удовлетворение создавшейся ситуацией – чему я был свидетелем – выразила одна домохозяйка с непокрытой головой, в шелковых чулках, которая приценивалась к крупной домашней птице: «Наконец-то куры стали выглядеть иначе!»

Когда Париж, оказавшийся под угрозой, начали покидать его жители, я почувствовал тревогу за одного из своих друзей, у которого была жена и одиннадцать детей. Он уже вышел из призывного возраста, и, поскольку у него был дом в деревне, я, отправляясь к нему, чтобы разузнать, что с ним, опасался никого там не застать. Однако мой друг никуда не уехал. Я увидел его в гостиной, где он, засучив рукава, упражнялся с боксерской грушей.

– Понимаете, я восстанавливаю форму, чтобы присоединиться к призывникам, – сказал он.

Расставшись с этим героем, я увидел на тротуаре плачущего мальчугана. Уличные сценки всегда привлекали мое внимание, и потом, я никогда не был равнодушен к детям. Я подошел к нему и заговорил с ним так, как это делают малыши, впервые встречающиеся друг с другом:

– Тебя как зовут?

– Папа и мама называют меня Шарлем, а ребята в школе зовут Прилизанным.

– Ну, мой маленький Прилизанный, почему же ты плачешь?

– Все из-за нашего бакалейщика. Когда он ушел на войну, дедушка сказал, что этот малый, наверное, бош[73] и поэтому он пойдет со своими приятелями в его лавку и принесет нам оттуда рыбку в коробках и зеленый горошек в стеклянных банках. Но бакалейщица заподозрила неладное и вызвала фараонов…

– Школьный учитель узнал об этом?.. И чему же он вас учит?

– Сегодня утром учитель рассказывал нам о зайце…

– Вот как! Ну и что представляет собой заяц?

– Заяц – это позвоночный, млекопитающий, травоядный.

– А что такое «позвоночный»?

– Этого я не знаю… учитель нам не сказал… но я знаю историю.

– Что ж, известно ли тебе, кто управляет Францией?

– Король.

– Король!.. Какой же король?

И ребенок не задумываясь ответил:

– Карл Великий!

– Ты получал призы за учебу?

– Да, первый приз по истории и второй по обществоведению.

По пути домой я увидел такси, выскочившее на тротуар. В водителе я узнал массажиста, который незадолго до этого приходил ко мне лечить мой вывих. Однажды утром он сказал:

– Больше на меня не рассчитывайте, мсье Воллар. Хоть я и не подлежу немедленной мобилизации, но собираюсь поступить на службу досрочно. Понимаете, если я сам не проявлю инициативу, то все места на фронте будут заняты и меня запихнут куда-нибудь в тыл.

Я никак не ожидал, что увижусь с массажистом-водителем еще раз.

– Но какого черта вы здесь делаете? – спросил я. – Я полагал, вы уже на фронте.

– Все правильно! Но я тогда еще не знал, что такое война! Три дня назад я пошел выгуливать песика консьержки, и вдруг над головой разорвался снаряд. Тото взвыл так, словно его резали; короче говоря, осколком снаряда ему оторвало хвост. Пес опрометью помчался к дому. Я побежал за ним и кубарем скатился в подвал. Тото принес своей хозяйке обрубок хвоста в зубах и жалостливым взглядом смотрел на нас, как бы призывая в свидетели случившегося с ним несчастья. Моя жена едва не разрыдалась. «Слушай, Жюль! – сказала она мне. – Нельзя терять ни минуты. Иди скорее и записывайся в добровольцы; поступая на службу досрочно, ты сможешь выбрать род войск».

Я не удержался и рассказал своему знакомому о посещении отца семейства, имевшего одиннадцать детей, который, будучи освобожденным от воинской обязанности, тренировал мускулатуру, собираясь отправиться на фронт. Но бывший массажист оборвал меня:

– Дело в том, что ваш друг никогда не видел ни того, как самолет сбрасывает вам на голову какую-то пакость, ни того, сколько крови вытекло из задницы Тото… Но мне надо торопиться: на следующей неделе я сдаю экзамен по вождению автомобиля.

Попрощавшись с ним, я, подобно многим парижанам, пошел посмотреть на то, как возводятся оборонительные сооружения по распоряжению военных властей. Работа заметно продвинулась. Например, у ворот Монруж, куда я направил стопы, железные решетки были прикрыты на манер щита жестяным покрытием; какой-то мальчишка стучал по нему, как по барабану. И мать, с любовью глядя на свое чадо, сказала: «Теперь можно не беспокоиться насчет ядер…» – «Против ядер есть еще одна хитрость, к которой мы прибегали в семидесятом, – заявил престарелый дворник, подошедший с двумя ведрами воды. – В большую лохань наливали воду, ведь она притягивает снаряды и не дает им взрываться».

Я совершенно спокойно купил у зеленщика жесткие как подметка персики из Монтрея, которые в изобилии появились в Париже, поскольку их экспорт в Англию был затруднен. Это было одно из первых следствий войны: плоды из Монтрея продавались по дешевке! Наслаждаясь фруктами, я продолжал знакомиться с оборонительными укреплениями Парижа. Дороги, ведущие к столице, были завалены стволами деревьев и толстыми ветками со скошенными концами. Я удивился тому, что их острия обращены в сторону Парижа, но, наткнувшись на один из острых концов, я сообразил, в чем заключалась военная хитрость. Если бы неприятелю, несмотря ни на что, удалось войти в город, его можно было бы отбросить на эти ощетинившиеся сооружения. Кроме того, я заметил, что там, где стволов деревьев не хватало, солдаты рыли траншеи под руководством аджюдана инженерных войск…