Читать книгу "Охота за темным эликсиром - Том Хилленбранд"

Тот факт, что он поступил на службу в Голландскую Ост-Индскую компанию, Челон представил как стечение различных странных случайностей. Он ни в коем случае не работал на Вильгельма Оранского. Он категорически отрицал, что когда-либо преследовал политические цели, и заявлял, что, совершая кражу кофейных деревьев, он думал только о прибыли. Полиньяк уже начал исписывать восьмой листок. Он поднял голову:

– Даже если все это правда, неужели же вы собираетесь отрицать, что похитили графа Вермандуа с целью продать его туркам?

Снова это наигранное удивление, доводившее его до белого каления. Возможно, он вел себя слишком мягко.

– В этом вопросе можете мне сказки не рассказывать, месье Челон, – продолжал он. – Я наблюдал за вами тогда, в Лимбурге, когда вы испытывали свою аппаратуру. И я видел пашу, с которым вы вели переговоры.

– Пашу?

– Да, в доме. Видел его в окно. Большой тюрбан нельзя было спутать ни с чем.

Челон облизнулся. Полиньяку показалось, что в глазах его промелькнула веселая искорка. Затем англичанин снова посерьезнел и произнес:

– Вы правы, я… признаю это. Все, что я говорил до сих пор о похищении кофе, правда. Однако когда я начал искать мастера-вора и услышал об особых талантах графа Вермандуа, в душе у меня созрел новый план.

– Какой же?

– Я действительно хотел продать Вермандуа туркам, после того как он сослужит нам службу. Я заключил на этот счет соглашение.

– С янычарами?

– Нет, с Великим визирем, Сари Сулейман-пашой. В Голландии вы видели его эмиссара. На обратном пути солдаты гранд-сеньора должны были схватить графа и доставить в Константинополь.

И Челон рассказал ему о том, как он сначала встретился с послом Высокой Порты в Венеции, а затем в Вене. Он много месяцев вел переговоры с турками. Англичанин рассказывал о своем плане очень подробно. В какой-то момент Полиньяку надоело, и он перебил Челона:

– Да, достаточно. Но что вам было обещано взамен?

– Пятнадцать тысяч венецианских дукатов.

– А зачем Великому визирю Бурбон? Граф – не принц крови.

– Нет, однако все же узаконенный сын. Высокая Порта не сообщила мне, что именно они намерены делать с Вермандуа. Однако я предполагаю, что это имеет какое-то отношение к Габсбургам.

– Какое?

– Император прогнал турок из Буды и Белграда. Венецианцы освободили Афины. Порта оказалась в сложной ситуации и хочет заключить мир. Вермандуа стал бы подарком по случаю установления отношений.

– Но?

– Великий визирь Сулейман лишился должности. И мой план развеялся как дым.

Зазвучал корабельный колокол, возвещавший о том, что на горизонте показался Дюнкерк.

– Месье, многие ваши деяния могут быть достойны презрения, однако же короне они не интересны. А вот за это вас обвинят в государственной измене.

– Я знаю. Мы наконец-то в Дюнкерке?

– Да. Через несколько минут будем причаливать. Однако я на вашем месте радовался бы каждой секунде, отделяющей вас от Парижа.

На это Челон ничего не ответил и лишь улыбнулся странной довольной улыбкой.

* * *

После короткой бессонной ночи в гарнизоне Дюнкерка на следующее утро они направились дальше, на юг. Овидайю и остальных посадили в весьма роскошную на вид карету, а вот графу Вермандуа досталась лошадь, которую вели в поводу. Эскортировал их отряд «черных мушкетеров». Большинство путешественников, встречавшихся им по дороге в Париж, останавливались и разглядывали их кавалькаду. Многие снимали шляпы. Возможно, они предполагали, что мушкетеры – почетная гвардия какого-нибудь князя, сидящего в карете за задернутыми шторами. Это нельзя было назвать нелепой идеей, поскольку личная королевская гвардия обычно не сопровождала пленников, да и те обычно не путешествовали в карете с мягкими сиденьями. Однако Овидайя предполагал, что элитных солдат выбрали для эскорта лишь с той целью, чтобы убедиться, что с драгоценными пленниками Людовика по пути в Париж ничего не произойдет. Огромное, поросшее лесом пространство между Компьеном и Монтреем считалось опасной местностью, там орудовало множество разбойничьих банд, не боявшихся вооруженных людей. Однако атаковать двадцать мушкетеров – это было уже предприятие, относительно которого дважды подумают даже самые отпетые головорезы.

Целый день в пути в карете, постоянное подпрыгивание на кочках и бороздах утомили Овидайю больше, чем бесконечная езда на верблюдах по аравийской пустыне. Тем не менее он был не в таком отчаянии, как полагалось бы, и постоянно думал о Ханне. Устроив длительную исповедь Полиньяку, он помешал мушкетеру допросить других его спутников до того момента, как они причалили. Если немного повезет, Ханна будет уже далеко и начнет новую жизнь в Нидерландах. Он представлял себе, как она будет сидеть в маленьком домике у канала, опершись локтями на пюпитр и запустив одну руку в короткие черные волосы. Во второй она будет держать перо, которым напишет письмо, быть может, Бойлю или Галлею. Ученый знал, что никогда больше не увидит ее. Но это не мешало ему мечтать об этом.

В те дни Овидайя говорил мало, да и его спутники все больше молчали, даже Марсильо. Чем ближе они оказывались к цели, тем тише становилось в карете. А вот кто все больше бодрился и веселился с каждой пройденной милей, так это граф Вермандуа. В окно они иногда видели, как он едет рядом с Полиньяком и беседует с ним. При этом оба много смеялись. Возможно, это было связано только с тем, что Вермандуа по праву положения путешествовал с бóльшим комфортом, нежели остальные. Ему не приходилось целыми днями сидеть в душной карете, его не заковали в цепи, мушкетеры выказывали ему определенное почтение. Один раз он ради развлечения фехтовал со всеми конвоирами и даже с одним гвардейцем.

Как-то раз, когда за ними с Марсильо следили не слишком пристально, позволив им отлить, Овидайя прошептал:

– Вы не задавались вопросом, откуда французы узнали, на каком судне и когда мы будем в Дюнкерке?

Генерал мрачно кивнул:

– Я задаюсь этим вопросом каждую ночь перед сном.

– И что? – поинтересовался Овидайя.

– Возможно, мы просто-напросто недооценили Черный кабинет «короля-солнце» и его сеть шпионов. В каждом порту Средиземного моря у Людовика есть глаза и уши.

Он обернулся к Овидайе и пристально поглядел на него.

– Почему вы качаете головой, Овидайя? У вас есть теория получше?

– Да. Но вам она вряд ли понравится.

Он был уверен, что кто-то их предал. В принципе, под подозрение попадали все члены их группы, за исключением двух людей: в первую очередь его самого, затем Ханны. Овидайя прекрасно понимал, что его отношение к сефардке мешает ему трезво смотреть на вещи, однако кроме того были весьма веские причины предполагать ее полную непричастность. Ханна Кордоверо появилась из совсем другого мира, у нее не было связей, необходимых для того, чтобы дистанционно поставить на уши кого-то в Версале. И оставалось подозревать только людей, обладавших связями во Франции: Жюстеля, Вермандуа, да Глорию. Янсена и Марсильо теоретически тоже можно было считать кандидатами. Однако датчанин казался ему чересчур прямолинейным, слишком простым, чтобы придумать и воплотить в жизнь такой план. Что же до Марсильо… Итальянец был единственным из гераклидов, с которым Овидайю связывали узы настоящей дружбы. Это тоже нельзя было считать логичным аргументом, однако чутье подсказывало ему, что старый генерал не предал бы его.