Читать книгу "Ленин. Соблазнение России - Леонид Млечин"

7 марта Володичева вручила ему письмо Владимира Ильича. Абсолютно уверенный в себе генсек тут же написал еле живому Ленину высокомерно-снисходительный ответ:

«т. Ленину от Сталина.

Только лично.

т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: “Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича” и пр.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое “против” Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения “отношений” я должен “взять назад” сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя “вина” и чего, собственно, от меня хотят».

Это письмо Ленин уже не прочитал. Сначала не хотели показывать сталинский ответ, чтобы ему не стало хуже. А 10 марта его разбил третий удар, от которого Владимир Ильич уже не оправился. Он прожил еще год при полном сознании и понимании своего бедственного положения. В мае 1923 года у Ленина наступило слабое улучшение.

Но во второй половине июня произошло новое обострение, которое сопровождалось сильнейшим возбуждением и бессонницей.

Он совершенно перестал спать. С конца июля — опять улучшение. Он начал ходить, произносил некоторые простые слова — «вот», «что», «идите», пытался читать газеты, но влиять на политическую жизнь страны больше не мог. Для Сталина это было спасением…

Ленинское «Письмо к съезду», как его ни толкуй, содержит только одно прямое указание: снять Сталина с должности генсека, остальных менять не надо, хотя Ленин и отметил — довольно болезненным образом — недостатки каждого из самых заметных большевиков. Но получилось совсем не так, как завещал Владимир Ильич. Сталин — единственный, кто остался на своем месте. Остальных он со временем уничтожил.

Более того, само письмо Ленина стали считать «троцкистским документом», чуть ли не фальшивкой. Сталин предпочитал говорить о так называемом «завещании Ленина». Он сделал все, чтобы обращение Ленина не дошло до делегатов ХII съезда, которые — при жизни Владимира Ильича — могли бы и потребовать исполнения ленинских указаний. Лев Давидович Троцкий, сам обиженный резкостью ленинских слов, не позаботился о том, чтобы письмо вождя партии стало известно делегатам.

18 декабря 1923 года Ленина в последний раз привезли в Кремль. Он побывал у себя в квартире. Его жизнь окончилась после мучительной агонии. Предсмертные мучения были ужасны. Возможно, страдания были усугублены тем, что в периоды просветления он видел, что потерпел поражение. Он проиграл Сталину, который в полной мере воспользуется его смертью.

За неделю до смерти Владимира Ильича на XII Всероссийской партконференции Троцкого обвинили в том, что он создает в партии оппозицию, представляющую опасность для государства, поскольку в поддержку председателя Реввоенсовета высказывались партийные организации в вооруженных силах и молодежь. Выступления Троцкого для пущей убедительности именовались «мелкобуржуазным уклоном». Судя по всему, эти решения партконференции, разносящие Троцкого в пух и прах, и доконали Ленина.

Когда Владимиру Ильичу прочитали материалы партийной конференции, писала Надежда Константиновна, Ленин стал «волноваться».

Это было 20 января 1924 года. На следующий день, 21 января, в понедельник, ему стало плохо, а вечером он умер. Отмучился, как сказали бы раньше.

Атеросклероз левой внутренней сонной артерии привел к параличу правых верхней и нижней конечностей (перекрестная иннервация конечностей), потере речи, то есть поражен был центр Брока, располагающийся в левом полушарии головного мозга. При вскрытии обнаружилось, что позвоночные и сонные артерии были сильно сужены. Левая внутренняя сонная артерия просвета вообще не имела, что привело к поражению левого полушария мозга. Из-за недостаточного притока крови произошло размягчение ткани мозга. Непосредственная причина смерти — кровоизлияние в оболочку мозга. В современных условиях Ленина можно было бы эффективно лечить и продлить ему жизнь: сонные артерии оперируются, и их проходимость частично восстанавливается.

Похороны Ленина, что бы мы сейчас о нем ни думали, были тогда событием огромного значения. В записках моего дедушки, Владимира Млечина, который после Гражданской войны как демобилизованный красный командир поступил в Москве в Высшее техническое училище, я нашел описание этого дня:

«27 января я пришел на Красную площадь, где пылали костры. У костров грелись милиционеры, их было очень мало, красноармейцы, тоже немногочисленные, и люди, которые пришли попрощаться с Лениным.

Кто догадался в те дни привезти топливо и в разных местах разложить костры? Это был человек, сам достойный памятника. И не только потому, что спас от обморожения сотни, а может быть, тысячи и тысячи человек. Он показал наглядно, что должно делать даже в такие минуты, когда все текущее, бытовое, житейское кажется неважным, преходящим, третьестепенным.

Народу было много, но никакой давки, никакого беспорядка. И милиции-то было мало. Порядок как-то складывался сам по себе. Это были не толпы, шли тысячи и тысячи граждан, и каждый инстинктивно знал свое место, не толкаясь, не напирая на других, не пытаясь проскочить вперед.

Такого, как будто никем не организованного, естественно сохранявшегося порядка я после этого уже никогда не видел — ни на парадах, ни во время демонстраций, которые с каждым годом поражали все большим числом блюстителей порядка и все меньшей внутренней дисциплиной и самоорганизацией масс. Людей с жестоким упорством отучали самостоятельно двигаться по жизни… И по улице тоже».

«То и дело приходится встречать среди простонародья раскаявшихся большевиков и коммунистов, — записал в дневнике 6 марта 1923 академик-историк Степан Борисович Веселовский. — Пока еще они в тяжелом раздумье, но под ним вспыхивают временами искры свирепой злобы к тому миражу, или скорее к людям, которые вовлекли их в глупости, ошибки и грехи. Несомненно, что нарастает такая же глубоко народная революция-расправа, каким было движение несколько лет назад, после переворота…

Если эта разбойная, ни к чему не способная власть продержится еще несколько лет, то контрреволюция примет такой же народный, по своим формам, характер, каким отличался переворот. Все случившееся показывает, что в народной массе таятся самые невообразимые возможности…

Много разговоров о смерти вождя. Мне кажется, что он умер лично для себя вовремя, то есть он изжил самого себя, его время, события, вынесшие его на верх, пошли дальше. Пронесся смерч, кончился, как говорил Гастев, иллюминационный период революции, когда первенство принадлежало людям с такой патологически напряженной волей, какой обладал Ленин… Для созидательной работы он был совершенно не способен, да и не имел как типичный разрушитель и последователь марксизма никаких идей, необходимых для творчества новой жизни».