Читать книгу "КОГИз. Записки на полях эпохи - Олег Рябов"

Перелом случился в ноябре.

Ноябрьские утренние сумерки часто ветрены и промозглы. И на улице в ноябре бывает холоднее и противнее, чем в самые крутые январские морозы. Это все происходит оттого, что от Волги, пока она не встанет и льдом не затянется, влажность в воздухе высокая, а от этого и зябко.

Глинка позвонил Соловьеву рано утром и сказал, что заедет – надо срочно побывать на первой бойне, что на Сенной. Ехали сначала молча – Соловьев зевал, он опять не побрился, не попил кофе и был зол.

– Что же как холодно-то сегодня? Или мне это со сна только кажется?

– Да, нет, не кажется, Сергей Сергеевич! Ночью – минус восемнадцать было! Да и сейчас не намного теплее.

– А чего там, на бойне-то, случилось?

– Да пока я и сам точно не знаю. Сейчас вместе и увидим.

То, что они увидели на бойне, ни в какие рамки не влезало.

Это могло только присниться, причем только в самом страшном сне. Четырнадцать голов крупного, а точнее, коров, стояли вмерзшие намертво почти на четверть в грязь и собственные испражнения, заполнявшие давно не очищавшийся загон. Две из них уже упали на лед, точнее, на замерзшую грязь, сломав ноги. Рев напуганных насмерть животных стоял не только что над скотным двором, но и над всеми прилегающими к территории забойного цеха улицами и переулками.

Сергей смотрел на все это ошарашенно, не понимая ничего.

– Как это могло случиться? – спросил он, обращаясь непонятно к кому.

– Скот поздно привезли, – Глинка уже все знал. – Не забили. На утро решили оставить. Погода-то была хорошая, плюс пять, кто бы мог подумать, что так грохнет – минус восемнадцать! Говори: чего делать-то будем, Сергей Сергеевич? Не молчи! Сегодня ты – начальник!

– Что делать? Ноги рубить! Пойдем в кабинет к Усманову.

Но Усманов, начальник забойного цеха, грязный колобок с близко посаженными глазками, был тут как тут, выкатился из-за угла и посеменил к себе в кабинет впереди приехавших. В кабинете почему-то тоже было холодно. Соловьев уселся в кресло и снял трубку телефона:

– Валька! Мишка рядом с тобой? Ты быстро дуй в пятую больницу к Ефиму Подольскому и возьми у него банку спирта, большую, трехлитровую. Если Подольского нет, найдешь Игоря Соловьева или еще кого-нибудь. В общем, разберешься – там они все наши должники. А Мишку пошли на склад, пусть возьмет пять новых топоров да зайдет в мастерскую, заточит их. Я потом их выпишу на себя. Срочно садитесь на машину, и чтобы через двадцать минут быть здесь. Все понял? Давай, чеши! – Соловьев положил трубку. – Усманов, тебя как по имени-отчеству-то?

– Сергей Сергеевич, да как всегда – Алик!

– Да сегодня – не как всегда, Алик, а по имени-отчеству!

– Алишер Измаилович!

– Так вот, Алишер Измаилович, всех баб, да и вообще весь цех отправляй домой! Оставь дежурных, сколько надо, да охрану. Да еще троих мужиков, забойщиков или обвальщиков, с тобой четверо будет. Своих – татар оставляй.

– А я не татарин, я – узбек.

– Да мне все равно! Ты слушай, что я тебе говорю. Через десять минут вам привезут трехлитровую банку спирта и пять топоров. Что надо сделать – ты знаешь. С тобой разбираться я завтра буду. Все засрал!

– Все сделаю, уважаемый Сергей Сергеевич, все в ажуре будет.

– А мы с тобой, Глинка, поедем ко мне в кабинет. У меня там две бутылки коньяка стоят уже месяц как! Глинка, найдешь лимон?

– А что, краковская – плохо?

– Я спросил – лимон!

– Ну, найду я и лимон, и краковскую!

17

К Деду в этот день Сергей так и не попал. Пока дождался отчета от Усманова да пока выпивали с Глинкой коньяк – было уже не до серьезных разговоров. Зато на следующий день Бойко встретил Соловьева в вестибюле. Он как-то демонстративно взял Сергея под руку и провел через вертушку.

– Ну вот и пора нам с тобой поговорить серьезно. Заявление-то сейчас будешь писать?

– Да, буду.

– Только пиши: не по собственному желанию, а в связи с направлением на учебу в Москву.

Они вошли в приемную директорского кабинета. Секретарь Бойко, сухопарая женщина лет пятидесяти, Вера Ивановна, что-то печатала. До работы на комбинате она была доцентом в сельхозинституте. Вера Ивановна была умницей и прирожденным секретарем-референтом: предусмотрительная, хозяйственная, тактичная, интеллигентная, начитанная, хороший экономист, хорошая стенографистка, а кроме того, она помнила все дни рождений как городских начальников, так и московских знакомцев Бойко.

– Вера, сделай нам с Сергеем Сергеевичем что-нибудь: мы посидим, поболтаем. А ты, – уже к Соловьеву обратился директор, – давай снимай пальтишко, присаживайся, кури, если хочешь.

Бойко почему-то устроился не за директорским столом, а в глубоком мягком кресле, развалился, закрыл глаза и, как показалось Сергею, задремал. Лицо его сразу постарело, осунулось, и в другой раз Сергей, наверное, и не узнал бы своего директора. Однако буквально через минуту глаза Бойко открылись, и в них снова горел знакомый огонь, и, только что серое и безжизненное, лицо сразу помолодело на двадцать лет.

Секретарь принесла коньяк, кофе, порезанный лимончик и так же тонко порезанный сыр. Дед разлил по рюмкам.

– Хотелось поболтать с тобой по душам, а получится снова лекция, нотация, назидательный монолог. Ну да ладно. Сейчас и со знакомством и с расставанием опрокинем, и я выскажусь. О вчерашнем говорить не хочу: я бы принял точно такое же решение. Причем и моя вина в том, что произошло, есть: еще месяца три назад почувствовал я, что Усманова надо менять. Хочу поговорить о другом. – Он налил в рюмки и первый поднял свою, как бы приветствуя Сергея. – Мы сейчас с тобой на встречных курсах: я – с самых вершин по направлению к погосту, о пенсии даже думать не хочу! А ты сейчас на таком взлете – что даже представить себе не можешь. В твои-то годы! Через две недели тебя ждут в Москве, в Академии при ЦК КПСС – ты зачислен с первого декабря. Это тебе не в министерство под крыло к Патоличеву попасть, куда твой друг Витя Калядин притерся. Академию при ЦК КПСС заканчивают секретари обкомов и разведчики, директора крупных предприятий и послы. Маловероятно, что нам придется еще когда-нибудь сталкиваться по работе. Повторюсь: мы – на встречных курсах, и оба несемся с такой скоростью, что наша встреча – лишь миг. Даже познакомиться-то не успели, как следует. Но сегодня хотелось – о другом.

То, о чем я сейчас буду говорить, наверное, либо приходило тебе в голову, либо когда-нибудь придет. Но все равно мне высказаться хочется.

Ты – аристократ! Аристократизм не подразумевает ни богатства, ни должности. Сущность аристократизма заключается во врожденной принадлежности к правящему сословию. Сословию, а не классу. Так было в Древнем Риме, так было при Людовике пятнадцатом, и в Америке в девятнадцатом веке, и в настоящее время у нас. Для этого не обязательно быть дворянином, да и не всякий дворянин, хотя бы Манилов гоголевский, правящее сословие.