Читать книгу "Медвежий ключ - Андрей Буровский"

— Правильно… — Гриша выговаривал медленно, наклонился над столом, над людьми, превращенными в еду, и его лицо оказалось сантиметрах в двадцати от физиономии Данилова, — и знаешь, капитан, я почему-то уверен, — скоро мы с тобой из одного котла начнем столоваться. И неплохо.

Данилов молчал, ждал новых Гришиных ходов. Гриша тоже изучал Данилова. Григорий первый прервал спор, борьбу воль и взглядов. Пожал плечами, начал, насвистывая, разделывать труп. И при этом он подробно объяснял, что делает и почему.

— А вот это, капитан, мы сейчас приспособим на бифштексы…

И деловито рубил заднюю часть Саши на примерно одинаковые доли, приблизительно по килограмму. Можно закрыть глаза, но ведь отлично слышно чвяканье топора по мясу, его удары и скрежет о кости, звук падения в таз уже отделенных кусков. Да и получается, если закрывать глаза, что Данилов испугался, ослаб, решил спрятаться. Такого удовольствия никак нельзя доставить людоеду, и Данилов внимательно смотрел.

— Грудинка у человека, капитан, лучше всего на тушение. Начнешь сам хозяйничать, не советую делать из грудины поджарку, пускай ее на тушеные ребрышки. А поджарка знаешь из чего лучше всего?

— Из чего же?

— Не поверишь: из пальцев рук! А сами руки смело пускай на котлеты. Ты котлеты как любишь: чтобы хлеба побольше или поменьше?

Данилов давно понял, что вопросы у Гриши — далеко не риторические, он действительно ждет на них ответа.

— Не задумывался как-то…

— Это от замотанности, капитан. Трудишься много чересчур, нет времени подумать о желудке, о здоровье. А шею мы на что пустим, как думаешь?

Данилов пожал плечами.

— Твоя жена шею на что пускает?

— В основном варит.

— Вот и правильно! И мы ее сварим. Голову тоже варить можно, и на холодец ее пускать милое дело, но этой мы иначе распорядимся…

Гриша отделил сашину голову, водрузил ее на большую железную миску.

— Пусть стоит, попрощаешься с другом. Потом, глядишь, он тебе последнюю службу сослужит, не даст от голода погибнуть.

Несколько раз Гриша деловито засовывал в полиэтиленовые пакеты нарубленное мясо, выносил сразу помногу:

— У меня тут превосходное хозяйство, капитан! Есть, например, ледник — не хуже холодильника, уверяю тебя.

— Это ты мне объясняешь, куда я в конце концов попаду?

— А может, я тебя ввожу в курс дела, чтобы ты смог тут хозяйничать? Может, я из тебя младшего хозяина готовлю?

Если ты следователь, ты обречен думать над тем, что говорят другие. Думать и анализировать, делать выводы из самых мелких проговоров и деталек. Вот и здесь: Гриша сказал «младшего хозяина».

С одной стороны, Гриша — прирожденный лидер, если он и хочет взять кого-то к себе в компанию, то именно в качестве младшего, подчиненного ему компаньона. Если проговорился случайно, так он и должен был сказать.

С другой, — может, он произнес это чисто автоматически, именно потому, что он так устроен? А на самом деле за словом «младший компаньон» не стоит ничего, никаких конкретных планов? Так, обман попавшегося, попытка сеять у него надежды?

И наконец, вполне можно ожидать, — Гриша его, Данилова, уже на сто рядов «просчитал» и говорит как раз то, что он, Данилов, может предположить? Так сказать, работает на уровне понимания противника?

Гриша вернулся из ледника последний раз; на столе от всего Саши осталась только его голова. И остался кус уже не Саши, а задней части кого-то неизвестного. И Гриша, прибрав на столе, начал аккуратно резать сочные толстые ломти, бросать их на сковородку вместе с покрошенным луком.

— Кстати говоря, она была довольно красивой девицей. Володька… Это мой ученик и сотрудник, вы его спугнули, когда медведя застрелили… Так вот, он даже не сразу ее прикончить смог — небось жалко сделалось, дураку. А я так думаю — из красивых и бифштексы должны быть вкуснее… Как думаешь, капитан? Вкуснее ведь?

— Не задумывался.

— Ты о многом не задумывался, как я вижу.

Но треп Гриши — это были еще мелочи, гораздо хуже, что рот Данилова заполнялся горячей слюной. Ведь на сковородке шипели, подрумянивались куски самого натурального мяса… По виду точно такие же, какие мама снимала со сковородки, еще когда Сережа Данилов был маленький. Привычная чудесная еда… И пахло самым настоящим, самым натуральным жареным мясом, прожаренным бифштексом с луком.

Да, пахло бифштексом, и Гриша с удовольствием, даже любовно, поставил тарелки на стол, жмурясь от удовольствия, порезал мясо на кусочки…

— Ну что, капитан, на твою долю пожарено!

На тарелку Данилова упал ароматный, исходящий паром кусок. Гриша освободил правую руку Данилова, но развязаться Данилов все равно не мог — Гриша связывал его очень длинными бинтами, концы которых завел за спинку кресла. Он обвязал несколько раз торс Данилова, притянув его к спинке, и там, за спинкой, завязал наконец, единственный узел.

— Ну вот, теперь ты и чай сможешь сам. Вот и вилка… Наваливайся!

Вот это и правда было мукой: запах мяса на своей тарелке, вид человека за столом напротив, отправляющего в рот кусок за куском. А Гриша, естественно, изо всех сил подчеркивал, как ему вкусно, лепешкой подтер все на тарелке. И наблюдал за Даниловым.

— Нет, ты зря не ешь такой прелести! Впрочем, тебе же и хуже. И кстати, капитан, а на горшок ты не хочешь?

Неужто появился шанс? Только не подать виду, не подать…

— Очень хочу.

— Тогда так… Вот смотри. Ставлю тебе вниз ведро. И вытаскиваю доску… Я тут все продумал, не первый год жду гостей.

И остается добавить, что никуда не девался Данилов, так он и опорожнил кишечник.

Вот так и прожил Данилов… Он сам не мог бы сказать, сколько дней. Сначала было очень мучительно, первые дни. Ведь Гриша действительно жарил просто обычнейшее мясо, ничем не отличимое от любого другого. Данилов знал, что это человечина, что это нельзя есть ни в коем случае; но вид у того, что приносил из ледника, деловито разделывал Гриша, был точно такой же, как и у всякого другого мяса, разве что жир желтоватый. И так же точно отваливались отрезанные Гришей ломти, так же ароматный пар наполнял комнату, так же пропитывал все вокруг. И так же ничем не отличалось от свинины то, что лежало на тарелке аппетитным душистым пластом; то, из-под чего стекал сок, пропитывал рассыпчатые ломти картофеля, разваренные зернышки риса.

Самое ужасное для Данилова и состояло в том, что Гриша предлагал ему не куски мертвых людей, а мясо; просто мясо, которое он, Сергей Данилов, с детства ел, и с большим удовольствием. Ничего хуже не было в первые несколько дней, как этот вид и запах мяса, шипящего на сковородке.

Хуже всего было в те дни, пока голова Саши еще стояла на столе. Первые два дня так и стояла, смотрела мертвыми глазами, и это хуже всего. Через два дня Гриша вырезал язык, «а то испортится», но голову оставил на столе. Через четыре дня от головы появился явственный запах, Гриша с руганью выкинул голову (голова отправилась к хонкульке в озеро). Это был первый случай, когда Гриша рассердился, разволновался, а Данилову после этой истории стало легче. Даже запах жареного мяса, обсуждения диеты как-то перестали волновать. Потому что голова исчезла со стола? Потому, что тело привыкло к голоду? Он не знал.