Читать книгу "Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков"

11 марта. Подморозило. Получена телеграмма от военного министра Гучкова совсем панического содержания о том, что-де немец, узнав о происходящих в России событиях, спешно стягивает свои силы на Северн[ый] фронт, решив нанести удар Петрограду и т.д. Не следовало бы так уж явно обнаруживать своего нервничанья! […]

Принимали сегодня при торжественной обстановке присягу на верность «богоспасаемой Российской державе и благоверному Временному правительству». Поп несколько раз сбивался в молитвословии и упоминал пресловутых «царя и веру…» Нек[ото]рые из солдатиков вздумали было повесить на шапки красные тряпочки, но «наштакор» приказал их снять.

Воинство наше на позициях, особенно из высших чинов, критикует опрометчивые-де действия Временного правительства и преимущественно Керенского, слишком уж будто бы взявшего сторону рабочих партий: отмену, напр[имер], полевых судов, введение в обращение с солдатами «вы» вместо «ты» и проч. Много в этой критике есть и справедливого, на мой взгляд, подлежащего осуществлению не сразу вдруг, под громом орудий, а немного бы погодя. Смута в умах большая. Офицерство в большом опасении насчет возможности поддержания надлежащей дисциплины в войсках. Все несчастье, конечно, в том, что солдатская масса в общем довольно темна и слишком узко понимает интересы и самую идею родины: с точки зрения лишь интересов своей лично хаты и интересов своих персонально. Какие-нибудь вятичи, мордовцы и им подобные смотрят совсем зверями, говоря какое-де им дело до последующих поколений, и что-де до их хат так далеко, что немец до них никак не дойдет. Так мало еще среди серой массы настоящих граждан, проклятый изжитый режим придавил и вытравил у нее здравое человеческое сознание. Офицерство не рассчитывает на боеспособность вверенных ему людей, к[ото]рые-де храбры, пока они имеют возможность теперь манифестировать в тылу! Становится жутко и боязно за живой боевой инструмент, к[ото]рый до сего времени как-никак, но все же был слажен и собран в своих составных элементах, а теперь как бы он совсем не расшатался и окончательно не разладился. Слишком уж малым нравственным авторитетом обеспечил себя наш командный состав перед солдатами, держа до сего времени всегда себя очень далеко от них и привыкши к спайке с ними лишь благодаря одной только палочной дисциплине, заставлявшей нижних чинов служить только за страх[883]. Не лучше ли было бы для данного момента в деле управления боевыми массами здесь на фронте, если бы Михаил Александрович[884] не отказывался от престола до времени создания Учредительного собрания?!

Загадочным представляется поведение главноком[андующ]его Западным фронтом генер[ала] Эверта; как бы он не явился единомышленником подлеца Воейкова[885], советовавшего Николаю II для спасения трона открыть для немцев минский фронт! […]

12 марта. […] Переживаю медовые дни нового миросозидания — российского возрождения! Теперь мы, россияне, на к[ото]рых наши культурные союзники вправе были смотреть брезгливо, делаемся равными среди них. Уж не будет теперь наш ex-бухарский режим находиться в кричащем противоречии с возвышенными освободительными началами, из к[ото]рых сложилась для союзников наших идеология текущей войны! Союзники наши уже не будут теперь в компании с «дурным обществом»… «Самодержавие» проклятое, как ни на какую из живых сил не опиравшееся, довело себя до логического конца: навеки сгинуло в атмосфере смрадных газов. Немецкие социал-демократы уж говорят, что-де теперь «надо учиться русскому языку» и вспоминают слова Бисмарка: «…Русский человек медленно запрягает, да быстро едет!»

[…] Из газет вижу, что еще 5 марта в г. Витебске, где пребывает начальник Виленского военного округа генерал Зуев (мой бывший корпусной командир) — жандарм до мозга костей! — так до означенного числа еще не были распубликованы телеграммы от Временного правительства! Неужели он, сукин сын, опаснейший для нового режима получеловек — не будет арестован?! Не имею пока средств как-нибудь предупредить о нем наше благородное правительство. Воспользуюсь на днях оказией, ч[то]б[ы] выслать из Киева письмо Керенскому. […]

Стараюсь всячески внушить гг. офицерам быть психологичными и соблюдать большой такт в обращении с солдатами. Привожу им наглядный пример того, как должен был бы родитель вести себя по отношению хотя к своему сыну или своей дочери, вздумавшим бракосочетаться вопреки совету его с личностью, не отвечающей вкусу родителя; из любви к детям и ч[то]б[ы] сохранить с ними дружбу, необходимо родителю post factum[886] оказывать детям сочувствие и хотя бы со скреблением кошек на душе, а надо все же стараться радоваться их (детей) радостями. Так и в поведении офицеров к солдатам! […]

13 марта. Снег еще держится. Под ногами слякотно. Около полудня прояснилось небо и заликовала земля.

Солдатики прилегающих к Завалуву районов после принятия присяги новому правительству устроили неописуемую по проявленному душевному восторгу манифестацию: все явились с красными розетками и ленточками, с красными флагами и аншлагами, на к[ото]рых красовались золотые слова: «братство», «свобода», «равенство»; выдавался большой черный аншлаг с белыми буквами на нем: «Вечная память павшим в борьбе за свободу». Стали произноситься зажигательные речи, в к[ото]рых проклинался старый режим и благословлялся новый; выступали ораторы из офицерства, из солдат, прекрасную речь сказал мой фельдшер Устюгов: при Владимире Свят[ом][887], говорил он, славяне стали креститься, предварительно сваливши идола Перуна, теперь мы свалили-де проклятую царскую власть и пр. в этом роде. Штабной офицер из артиллеристов георгиевский кавалер Геймовский[888], ставши под красное знамя свободы, воодушевленно произнес проклятие монархизму всякому — и ограниченному, и неограниченному — и провозгласил: «Да здравствует российская республика!» Качали солдат, качали офицеров, целовали друг друга как на Пасхе[889]. Затем манифестанты[890] большой массой под непрекращавшиеся звуки «Марсельезы», чередовавшиеся с пением «Вы жертвою пали…», двинулись далее. Ликование народное продолжалось до поздней ночи. […]