Читать книгу "Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - Альберт Рис Вильямс"

По всей азиатской части России чешские дивизии занимали город за городом. Поскольку я лично встречался с чехами и белогвардейцами под командованием Семенова во Владивостоке, я могу со знанием дела сказать, что историки правы: легион и казацкий атаман Семенов (и пришедший ему на смену адмирал Колчак) делали общее дело, несмотря на противоречия. К счастью, я являюсь живым свидетелем этого. За меня сражались те, чьим пленником я должен был стать, – чехи или белые, – и надо сказать, это был не самый приятный мой жизненный опыт.

Глава 18

ПОД ОГНЕМ

В ретроспективе я подозреваю, что Джон Рид и я, несмотря на все, что мы узнали, все еще оставались наивными, когда уезжали из российских столиц, он из Петрограда, а я через три месяца из Москвы. Мы все еще ожидали, что наша страна будет разительно отличаться от старой разложившейся коррумпированной Европы. Однако Джону хватило его восьминедельного ареста в Христиании, а мне моего крещения огнем во время вспышки интервенции во Владивостоке, чтобы мы полностью отрезвились на сей счет.

Меня заставили проторчать во Владивостоке семь недель. Но мое пробуждение произошло не сразу. Я все еще не был уверен в том предупреждении, которое совершенно серьезно сделал Ленин, или в том, что он прав. Кунц раздобыл визу и билет на пароход всего за несколько дней, но ведь и Кунц числился в Интернациональном легионе. Что же до меня, американский консул ждал, пока не придет распоряжение из Вашингтона, прежде чем смог поставить визу в мой паспорт, однако он был в высшей степени участливым, приветливым. Японский консул также был весьма любезным, но при этом ничего не делал.

На самом деле я легко смирился с мыслью, что мне придется надолго задержаться здесь, ибо книга, которую я планировал написать все эти месяцы, начала вырисовываться у меня в голове, и я чувствовал, что скоро начну писать.

Единственная проблема заключалась в том, что здесь я встретил группу русско-американских большевиков. Через них я познакомился с другими мужчинами и женщинами, которые вернулись из ссылки в свой родной Владивосток. Писать – вообще занятие мучительное, если не сказать больше, и вдвойне для таких общительных людей, вроде меня.

Из консульства я направился в местные Советы, а на следующий день в контору одной из двух местных газет, учрежденных со времен Октябрьской революции во Владивостоке, «Крестьянин и рабочий». Здесь я надеялся встретить Арнольда Нейбута. После призыва в Интернациональный легион Нейбут вышел на нас. Где он теперь, спрашивал я себя. В качестве командира Красной армии Арнольд обучал новобранцев где-то в провинции, так мне сказал Еремей Лифшиц, русский американец, который редактировал «английский раздел» газеты.

– О, мы вас знаем, – пропела молодая женщина, которая оказалась Зоей Ивановной Секретаревой. – Извозчик смеялся: он подумал, что вы говорите по-русски как китайцы, когда вы попросили его отвезти вас, куда надо.

– Наши газеты вообще-то пишут о серьезном, – сказал Лифшиц, – но раз у Арнольда хватило ума записать эту историю, то мы пустили ее. Зоя на этот счет сомневалась, заметка для нас слишком легкомысленная, но я вижу, что вы ее разоружили.

– Не могу сказать, что моя шутка – самая смешная в мире, но главное ее достоинство в том, что я рассказал ее по-русски. Но я на вашей стороне. И прекрасно понимаю, что средний рабочий в Петрограде или в Москве каждый день читает больше серьезных статей в газетах, чем средний американский бизнесмен читает за месяц, и я полагаю, что здесь – то же самое. Но иногда им тоже нужно передохнуть. Издатели «Правды» сознательно держат торжественный тон.

Я сказал им, как русские художники разговаривали с Бобом Майнором, самым выдающимся и мощным художником-мультипликатором в Америке, прежде чем он перестал собирать деньги в фонд защиты Тома Муни и бросил рисовать карикатуры для «Правды», когда приехал весной 1918 года. Это были хорошие рисунки, но идея серии показалась редакторам чересчур легковесной, и они пытались засунуть их в самый неприметный уголок, какой только могли найти.

Вот в основном те или иные товарищи, с которыми я делил так много радостей и трагедий, прежде чем погрузился в старую китайскую шлюпку и понял, что хочу дописать оставшиеся страницы. Мои подвиги в Сибири в некотором роде самые драматичные из всего моего опыта в революции, который я полностью исследовал в своих других сочинениях. Хорошо теперь вспоминать, как я трясся по булыжной мостовой в машине и в ребра мне с двух сторон вонзались револьверы, но раз уж я когда-то об этом сказал, то добавить тут нечего, кроме того, что я выжил. Большинство моих владивостокских товарищей, как и большинство петроградских, не убереглись. В этом-то и разница.

На Русском острове недалеко от Владивостока, с семьей редактора газеты Петра Васильевича Уткина, русского, выучившего английский язык за годы эмиграции в Австралии, я оставался достаточно долго, чтобы положить хорошее начало своей книге. Со мной был мой сундучок, доверху забитый блокнотами, газетами, декретами, лозунгами, картинками, фотографиями и документами. Слова безо всяких усилий изливались на бумагу. Петр, Джером и Зоя, которую называли Зоя Большая, чтобы отличать ее от Зои Станковой, которую называли Зоя Маленькая, тем не менее вытаскивала меня из моей берлоги. Восьмичасовой день во Владивостоке был не только на бумаге, он был насильно введен во Владивостоке, как мне гордо сказали, и они сделали это вызовом бедствующим американцам.

Девушки устроили для меня вечеринку в своем «общежитии» на улице Светланка, 99. Маленькая Зоя была членом городского комитета коммунистической партии, другие члены трио – Таня Чивилева, секретарь финансового отдела местных Советов, Еремей Лифшиц и Петр – тоже пришли. Мы пели революционные песни, а до того, как завершился вечер, меня сделали внештатным корреспондентом. Это была идея Еремея.

– Но ведь у вас уже есть английский раздел газеты? – спросил я.

И он объяснил мне.

Владивосток, как портовый город, привлекал всевозможных граждан из сословия буржуазии, которые надеялись сбежать из-под власти большевиков. У многих из них были банковские счета в других странах. Много людей из интеллигенции, особенно социалисты-революционеры, подтягивались туда в надежде, что они будут нужны союзникам и им помогут сбросить Советы и установить какое-нибудь «демократическое» правительство. В противном случае русские всех классов будут оказывать открытое сопротивление иностранному господству. Владивосток был также и входящим портом, куда стаями слетались бизнесмены и предприниматели из многих стран, Японии, Соединенных Штатов, Британии – все, кто надеялся просунуть ногу за порог и войти в дверь, которая вела в Эльдорадо Сибири с ее рудниками, выгодными лесами, природным сырьем и прочими богатствами. Некоторые приезжали с надеждой, что смогут строить здесь корабли или станут агентами экспортеров или импортеров. Некоторые прибыли как железнодорожные эксперты во времена Керенского, как комиссия Стивенса, и остались, поскольку мало что делали, и договоры с ними были разорваны. А теперь там орудовали британские и японские моряки, устроившиеся в пределах города. Да, с горечью добавил я, и американский корабль стоял на рейде в гавани Золотой Рог83.