Читать книгу "Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон"

Сюсанна снова опускается на стул. Хватается за свой бокал. Делает глоток. Моргает.

— Что вы сказали? — спрашивает сидящий рядом Андерс. — Что это — он?

Она качает головой, все еще не в силах говорить. Йон обнимает ее за плечи:

— Что такое? Вам нехорошо?

Сюсанна снова качает головой — не может говорить, не хочет говорить, высвобождается и встает. Йон встает следом, правда, не качает головой и поднимает руку останавливающим жестом. Снова садится и кивает. Андерс и Ульрика смотрят на Сюсанну, но ничего не говорят и не пытаются ее удержать. Позволяют уйти.

Чтобы добраться до выхода, ей надо пересечь танцпол. Пройти мимо него. И она машинально поднимает правую руку, прикладывает кончики пальцев к виску, прикрывается, пытается спрятать лицо. Секундой позже, осознав свой жест, она опускает руку. Почему она должна прятаться? Что она сделала? Однако страх сильнее резонов, страх, который пока еще только чувство, а не мысль, и он заставляет ее повернуть голову, отвернуться вправо, чтобы Роберт, танцующий слева, не мог увидеть ее, узнать, вспомнить. Но все же во время этого движения она фиксирует мгновенную картинку. Роберт танцует, тесно прижавшись к Аманде. Жмурится. Кажется, блаженствует.

Она выходит на боковую палубу. Не надев ни куртки, ни сапог. Просто нажимает на ручку двери и выходит, позволив ледяному ветру вцепляться в волосы и надувать блузку на спине, осторожно идет по скользкой обледенелой палубе к борту. Облокачивается на фальшборт, спрятав в ладони голову, в которую уже протискивается настоящая мысль. Осознание.

Это он. Роберт. Роббан. Конечно, это он. Вечный шутник. Опасный шут. Без сомнения. И тем не менее она не узнавала его, не понимала, кто он, вплоть до сегодняшнего вечера. Пока он не вынул из кармана этот галстук и не стал изображать, что вешается.

Сорок лет прошло. Но он так ничего лучше и не придумал.

Она приподнимает голову. Мгновение глядит на огромные льдины, которые совсем рядом с судном гневно обращают к небу свое бирюзовое нутро, крутятся и переворачиваются, безуспешно пытаются дотянуться до облаков, но снова вдавливаются в море, толкаются, сжимают друг друга, бодают, поддевают и оттесняются прочь другими огромными льдинами.

Сюсанна выпрямляется, поворачивается спиной к разбитому льду, роется в карманах. Трясущимися руками зажигает сигарету. Сует руки в карманы. Чувствует, что мерзнет, но не сопротивляется. Пусть. Вместо того чтобы ежиться, она наслаждается тем, как остывает, делается прохладной, холодной, вдруг думает — она могла бы так жить, могла бы провести остаток жизни на палубе «Одина» в одной тонкой блузке, правда, такая жизнь продлится не очень долго. Чуть улыбнувшись, Сюсанна глубоко затягивается и снова оборачивается, снова глядит на грохочущую ледяную мельницу «Одина». Мельницу, которая могла бы убить человека. Уничтожить его за очень короткое время. Изорвать сухожилия и мышцы, раздробить череп и скелет…

Глупости. Думать надо. А не только чувствовать.

Так значит, Роббан на борту «Одина». Теперь он — довольно немолодой доцент-химик, что в его возрасте следует рассматривать скорее как провал. Но себя он явно считает по-прежнему крутым. Носит длинный конский хвост, хотя это ему не идет, волосы у него жидкие и седые. Лицо все в морщинах, и он не в силах скрыть зависти к мужчинам красивее, моложе и успешнее, чем он сам. И регулярно продолжает преследовать женщин, которые едва успели родиться, когда он сам уже был в двух шагах от своей геростратовой славы.

Это Роббан. Роберт. Озлобленный маленький подросток, навсегда застывший в теле старика. Человек, загнавший Бьёрна в лес. Человек, однажды определивший всю жизнь Сюсанны своей пантомимой в Народном парке Несшё. Человек, убивший радость в жизни Инес и превративший жизнь Элси в покаяние и искупление. И вот он здесь. В пределах досягаемости Сюсанны. А она — в пределах его досягаемости.

Она замирает, не успев затянуться как следует. Смотрит прямо перед собой. Кашляет. Осознает и понимает то, что следовало осознать и понять намного раньше. Это же он! Конечно же. Это Роббан раз за разом пробирался в ее каюту. Роббан испортил ее одежду, обоссал стены ее каюты и написал «Пизда» на зеркале. Роббан выложил очертания мертвой женщины у Сюсанны на койке и, склонившись, тщательно затягивал ремень вокруг невидимой шеи.

Он ненавидит ее. Знает, кто она такая, и ненавидит. А ненавидит за то, что у нее когда-то был брат.

Она глубоко затягивается и вдруг ощущает табачный вкус. Противный. Мерзкий. Отвратительный. Выкидывает окурок за борт, смотрит, как он попадает между двух льдин и оказывается уничтожен. Она сует руку в карман, вытаскивает пачку сигарет и швыряет следом. Курить Сюсанна больше не намерена.

А что она намерена делать — это ей теперь совершенно ясно.

~~~

Нужно, чтобы прошло несколько дней. И несколько ночей. Время — это единственное, что у нее есть. Плюс, конечно, пара-тройка старых, порядком затасканных приемов обольщения.

Сперва она ощущает себя слегка глупо, применяя эти приемы к Йону, но успокаивает себя тем, что они проходят на «ура», что он устремился к ней в объятия с такой скоростью, что едва не сбил ее с ног. Она чуть угрызается во время его первых поцелуев, стыдится собственной расчетливости, но уже не может остановиться, и у него на койке всякий стыд ее уже покидает. Сердце бьется быстрее, горло перехватывает, и она забывает, зачем она здесь, только скользит губами и пальцами по его нежной шее, его теплой спине, его волосатому животу, тесно прижимается к нему и стремится проникнуть к нему под кожу… А потом улыбается, когда он засыпает с ней рядом, и молча лежит улыбаясь и видит в рассветном сумраке его смятые вещи, сваленные в кучу на полу каюты. Какое счастье, что он не хочет жениться. И какое счастье, что при этом он хочет быть с ней тут, лежать, тесно прижавшись, ночь за ночью.

Когда наступает утро, они спускаются в кают-компанию вместе, так что все видят и понимают, что они теперь пара. За завтраком они садятся друг напротив друга. Сидят друг напротив друга и за обедом, и за ужином. Все чаще оказываются в обществе Андерса с Ульрикой, утвердивших за собой статус старшей пары номер два. Иногда ловят покровительственно-жалостливые улыбки более молодых женщин-исследователей, но с подобным унижением Сюсанна готова смириться. Зато Ульрика отнюдь не столь терпима, и после пары ее резких замечаний с этими жалостями покончено.

По вечерам Йон и Сюсанна сидят в баре и пьют вино. Или усаживаются перед телевизором — смотрят какой-нибудь фильм. А в завершение дня выходят на прогулку по палубе, идут под руку по боковой палубе до самой кормы, стоят там минуту-другую, глядя на ледяной гребень, образующийся позади судна — Йон глубоко вздыхает, думая, какие трудности предстоят «рыбке», — потом идут дальше, по другой боковой палубе, поднимаются по трапу на бак и стоят там, каждый на своей смотровой ступени у борта. Смотрят по сторонам. Видят маленькие коричневые островки и белые ледяные просторы, подставляют лицо вечернему ветру или мороси, а потом, снова обнявшись, возвращаются внутрь. Иногда Сюсанна кладет голову Йону на грудь, когда они проходят мимо лаборатории. Чтобы Роберт увидел и понял, что они идут в каюту Йона ради очередной ночи любви.