Читать книгу "Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон"

— Смотри, — говорит она. — Вот тебе пакет. Теперь ты поползешь с ним по полу. Я буду идти рядом и держать тебя за волосы — не беспокойся, я никуда не денусь. А когда мы подойдем к голове Бьёрна, к этой прекрасно сделанной тобой кукольной голове Бьёрна, то ты засунешь ее в этот пакет. А потом завяжешь как следует и отдашь мне. Потому что мне нужна твоя ДНК. Естественно. А на этой голове полно твоей ДНК, правда же? Так что если со мной что-то случится, вся история выплывет наружу. Можешь не сомневаться!

Он скулит, но ползет. Шмыгает носом, добравшись до головы. Но делает, как ему было сказано, а Сюсанна идет рядом и крепко держит его за длинные седые волосы. Потом ведет его к двери. Забирает пакет. Заставляет переползти через порог. И только когда Роббан уже в коридоре, она отпускает его волосы и, отскочив обратно в каюту, закрывает дверь. Запирается.

А потом, прислонившись изнутри к двери, разражается плачем.

Кто она? В кого она превратилась?

~~~

Спать она, естественно, не решается. Сидит съежившись на койке много часов подряд, обхватив колени и сжимая в правой руке стилет Бьёрна, и тревожно прислушивается к звукам из коридора. Там тихо. Кажется, будто она — единственное живое существо на всем «Одине». Прижавшись лбом к коленям, она пытается вспомнить, убедиться, что каждая секунда из только что произошедшего сохранилась в ее памяти, — но безуспешно. Там теснятся другие картинки. Инес глядит на нее с презрением, говоря, что Сюсанна похожа на раскрашенный труп. Биргер спотыкается на лестнице дома на Сванегатан и роняет на пол синие ученические тетрадки. Бьёрн стоит на сцене и поет, но вдруг исчезает, вдруг она сама сидит с раскрытым ртом под юбкой у какой-то девчонки. Ева бросает на нее презрительный взгляд. И Элси стоит на Центральной площади Несшё и говорит те слова. Самые главные.

Сюсанна поднимает голову. Она ведь научилась стоять за себя. Это не всегда упрощает существование, однако теперь она знает, что никогда не сдастся. Будет защищаться, пока не умрет. Потому что, не защищаясь, она не сможет жить. Тогда ее жизнь не будет жизнью.

Она раскрывает ладонь и смотрит на стилет Бьёрна. Улыбается. Потом смотрит по сторонам, видит, что светит солнце, что оно шлет ослепительный золотой луч в ее иллюминатор. Все еще ночь, но фотоны уже тут.

Сюсанна встает и натягивает куртку. И сейчас выйдет на палубу — радоваться, что живет.

~~~

Лейф Эриксон потягивается, моргает, пытается одолеть сонливость.

Самое паршивое время ночной вахты, после трех ночи. Веки начинают тяжелеть, наваливается сон, и тогда, случается, видишь сны наяву. Ничего хорошего. Наверное, надо кофе выпить.

Он включает автопилот и встает, идет к кофеварке, но видит уже издали, что в кувшине пусто. Придется варить еще. Он протягивает руку, едва дойдя до мини-кухни, открывает кран, набирает воды в кувшин. Снова моргает, достает банку с кофе и тщательно отмеряет семь ложек. Этой ночью ему нужен крепкий кофе. По-настоящему крепкий.

Что-то белое проносится за иллюминатором, лишь спустя несколько секунд он понимает, что это — серебристая крачка, одинокая птица, летающая вокруг мостика. Он подходит к иллюминатору и следит за ней, видит, как она скользит вниз, к палубе, едва не задевает крышу лаборатории, а потом взмывает вверх, как поднимается все выше на своих белых крыльях и летит дальше надо льдом.

Красота. Как сказал бы он, будь он бабой.

Теперь видно, что погода ясная. Светит солнце. Небо круглится над миром, как голубая чаша, у горизонта чуть более светлое, а выше — насыщенного, холодного, ярко-синего цвета. Ни облачка не видно. На льду множество бирюзовых луж, кажется, их чуть больше, чем обычно, кажется, они чуть глубже. Да, увы. Факт. Здесь, на севере, тоже становится теплее. Тут не поспоришь. Может, Лейф Эриксон вообще последний штурман, идущий на ледоколе Северо-Западным проходом. От этой мысли подступают слезы, и он чувствует, что сатанеет. Торопливо вытирает глаза. Что за хрень! Просто он устал, слишком устал. Надо еще кофейку врезать.

Обхватив кружку обеими руками, он медленно идет по мостику, чувствует, как кофеин расходится по сосудам, как распрямляется спина, как глаза перестают закрываться, как мозг снова начинает слушаться. Уже не видит снов. И не придумывает всякой хрени. На самом деле он толковый и грамотный штурман, прямо скажем, не худший в своем деле, честный и добросовестный мужик, который стоит и смотрит на лед. Не поддается соблазну глянуть на все это сверху, вообразить, что сидит верхом на спутнике и летит через космос, глядя на Землю, маленькую голубую планету в белой шапке…

Да что за черт! Он делает еще глоток из кружки, большой глоток, и подходит к иллюминатору, прижимается лбом к прохладному стеклу. Всматривается в даль, стараясь разглядеть лед во всех подробностях до самого горизонта. Вполне может быть, что впереди — открытая вода. Да. Очень уж там темнеет в небе вдали. Он оставляет кружку и отворачивается, поспешно идет вдоль пульта управления за биноклем, но вдруг замирает. Движение. Точно, какое-то движение там внизу, на палубе.

Да, вот она. Появляется перед лабораторией.

Та же баба, что в тот раз. Та, бледная. С курчавыми волосами. Хотя сейчас она одета как следует, а не разгуливает в ночной рубашке, как тогда. Синяя куртка, синие брюки, нормальные сапоги. Но без варежек и шапки, ветер разлохматил волосы, так что ей приходится убирать их с лица.

Что она опять тут делает? Опять мусорить пришла, что ли? Спать-то она вообще хоть когда-нибудь ложится?

Она поднимается на смотровую ступеньку, вдруг перегибается через фальшборт и смотрит на лед, потом задирает лицо к небу. Долго стоит совершенно неподвижно и смотрит вверх, потом вдруг отпускает фальшборт и взмахивает руками. Словно собирается взлететь. Или обнять весь мир.

Лейф Эриксон смотрит на нее. Он не думает, не чувствует, просто стоит совершенно неподвижно и смотрит на нее. Потом очень медленно вытягивает руки в стороны. Вдруг ему тоже хочется взлететь. И тоже хочется обнять весь мир, этот единственный, ни с чем не сравнимый мир, в котором он живет. Он улыбается сам себе. Неуверенной, чуть робкой улыбкой. Да. Он живет. Ему выпало прожить почти целую жизнь именно в этом мире.

Потом он спохватывается, кто он и где, берет бинокль, поднимает и вглядывается, серьезно и молчаливо, в открытую воду у горизонта.