Читать книгу "Служитель египетских богов - Челси Куинн Ярбро"

— Нет! — вскинулся Фальке. — Что ты! Конечно же нет. — Ни ожоги, сильно переменившие дорогое лицо, ни пулевая ссадина, пересекавшая лоб, не могли отвратить его. Ведь это была Мадлен, избранница его сердца. Фальке в смущении сел. — Ты нуждаешься в перевязке. Я поищу бинты.

— Перестань, — сказала Мадлен, начиная сердиться. — Я нуждаюсь в другом.

— Мадлен… — Фальке, заколебался. В конце концов, перед перевязкой ее все равно надо раздеть. Чтобы произвести осмотр… и все такое. Глядя на свои руки как на чужие, он начал расстегивать амазонку. Осторожно, с предельной расчетливостью, пока не совлек ее с мокрых от сукровицы плеч. Нижнюю рубашку пришлось разрезать. Фальке отшвырнул ее в сторону, поражаясь силе охватившего его возбуждения. — Твой корсет… он частично тебя защитил.

— Наконец-то он хоть на что-то сгодился, — пробормотала она, слегка перемещаясь, чтобы Фальке было удобней.

— Ты вьешь из меня веревки, — хмуро заявил Фальке, возясь со шнуровкой. — Мадлен, я не должен, я не… — Он осекся, уставившись на ее груди — слишком белые на фоне пышущих нездоровым жаром ключиц, с отвердевшими маленькими сосками. Через мгновение вожделение победило доводы разума, и Фальке склонился к двум волшебным плодам, пробудившим в нем еще большую жажду.

Когда он с величайшей нежностью вошел в ее лоно, Мадлен содрогнулась от счастья. Мир, только что состоявший из мучительной боли, вдруг превратился в нечто ласковое, воздушное, насыщенное исцеляющей силой любви. На пике восторга она прижалась к нему, коснулась губами его горла, и они оба забылись, охваченные тем загадочным трепетом, перед которым меркли все тайны окружавшей их пустыни и отступала беда.

* * *

Письмо Эрая Гюрзэна, посланное из Фив Сен-Жермену на Крит.

«Досточтимый учитель и господин! Она в безопасности, в укромном месте. Если бы не Фальке, немецкий врач, я бы не смог вам это сообщить. Ее подстрелили и бросили умирать в одном из каньонов, но Фальке узнал об этом (через посредника) от одного молодого человека, который пожертвовал собственной жизнью, чтобы доставить печальную весть.

Фальке скрытно перевез мадам в заброшенный дом на севере Фив и прячет пока там. Должен предупредить: она чрезвычайно обгорела на солнце. Кожа с лица ее почти слезла, и Фальке боится, что все зарастет кое-как. Но мадам говорит, что следов не останется, и я ей верю.

По приказу мадам я навел справки, кто мог бы желать ей зла, и все нити ведут к Бондиле. У меня нет прямых доказательств, но если бы мне предложили клятвенно кого-то заверить, что Бондиле не виновен в описанном злодеянии, я отказался бы дать эту клятву. Поэтому продолжаю считать его первым врагом мадам де Монталье и предпочитаю держаться настороже. Опасность все еще ей грозит, я непреложно в этом уверен. Прознай Бондиле, где она ныне находится, — и ничего гарантировать будет нельзя. Впрочем, ее навещаем только мы с Фальке. Немец весьма преданно ухаживает за мадам. Это меня устраивает, но не устраивает другое. Когда мы уходим, дом некому охранять. Поставить охрану было бы можно, но кто поручится, что у караульных не развяжутся языки. Так что из двух зол мы выбрали меньшее, и пока все идет хорошо.

Мадам де Монталье велит мне ехать в Каир, чтобы вручить арабским сановникам, а также представителям Франции официальный протест против действий злодея, но я, памятуя о вашем приказе не покидать ее в минуты опасности, всемерно тому противлюсь. У меня есть намерение, как только она окрепнет, перевезти ее в Эдфу. Там Бондиле до нее не дотянется, да и кто-либо другой, ибо монастырские стены крепки не только толщиной, но и вышним благоволением. А что будет дальше — посмотрим.

Что касается привлечения злодея к суду в Египте, не думаю, что эта затея даст какие-то результаты. Во-первых, чтобы судить европейца по египетским меркам, нужны очень веские основания, каких у нас нет, а во-вторых, местный судья Нумаир настолько корыстен, что одной щедрой университетской подачки хватит на то, чтобы это дело замять. Кроме того, Бондиле тесно связан с местным влиятельным торговцем Оматом. Тот непременно вступится за профессора со своей стороны. Призвать негодяя к ответу, мне думается, должны французские власти, но надежды на это так мало, что не стоит и говорить. Если мадам ищет сатисфакции, она должна получить ее какими-либо другими путями.

Позвольте признаться, высокочтимый учитель, что я не только недооценивал эту женщину в части ее просвещенности, но сомневался также и в том, что в ней достанет характера на длительную борьбу с местной пылью и зноем. Мне казалось, что возня под палящим солнцем в каких-то руинах быстро ей надоест и она примется раскатывать с бедуинами по пустыне, как многие европейки, особенно англичанки. Вы знали о моем мнении и предупреждали, что я его изменю. Так оно и оказалось. Теперь я прошу у вас прощения за свою слепоту, а вскоре попрошу того же и у мадам, моля Небеса, чтобы впредь со мной ничего подобного не случалось.

Я буду и дальше извещать вас о наших делах. Будьте уверены в моей преданности мадам и готовности уберечь ее от возможных несчастий. Если же вы подумываете, не приехать ли вам сюда, то позвольте напомнить, что обещание выдать награду за вашу голову еще никем не отменено и что у ваших врагов длинные руки и цепкая память. С одной мадам я еще, пожалуй, управлюсь, но держать в узде вас обоих мне будет, скорее всего, трудновато. Это шутка, но в ней много правды.

Да хранит Господь и вас, и мадам де Монталье ради вас же обоих.

Волей Всевышнего

Эрай Гюрзэн, монах.

13 мая 1828 года».

ГЛАВА 4

Лицо Мадлен, освещенное приглушенным светом масляной лампы, уже не выглядело сплошной раной. Ожоги начали затягиваться, глубокий след от пули превратился в тонкую малиновую полоску, постепенно становившуюся все менее заметной. Теперь Мадлен могла улыбаться без прежних усилий.

— Я ведь говорила, что шрамов не будет.

— Что присуще твоей природе, — прокомментировал Фальке со вздохом. — Если, конечно, верить тебе.

— Верь мне. — Она чмокнула его в подбородок. — Но без тебя я страдала бы дольше.

Фальке еще раз вздохнул и отошел от нее.

— Мне пора возвращаться, Мадлен. Я хотел заглянуть на часок, а теперь посмотри, солнце уже садится.

— Окна закрыты ставнями, — сказала она с неожиданным раздражением. — Мне нельзя в них смотреть.

Фальке нахмурился.

— Ты же знаешь, так надо. Если кто-нибудь тебя здесь увидит…

Мадлен вскинула руки.

— Знаю, знаю, сдаюсь. Вы с братом Гюрзэном как близнецы. По крайней мере, в настырности и педантизме. — Она вернулась к дивану и пожаловалась: — Мне нечем заняться. Я даже спускалась в подвал — он много старше этого дома, — но ничего интересного там не нашла. А где-то совсем рядом возвышаются стены, сплошь покрытые древними барельефами. Это как пиршество, на которое тебя не зовут.

Фальке подошел к ней и обнял за талию, уткнувшись лицом в копну ее темных волос.