Читать книгу "Саладин. Победитель крестоносцев - Александр Владимирский"

К утру пятницы, 18-го дня месяца ражаб, были установлены баллисты и собрано великое множество камней (чтобы метать их с помощью этих механизмов); их приходилось привозить из ущелий и других мест, расположенных на некотором расстоянии, ибо рядом с городом никаких камней не было. Камнями обстреливали ту часть стены, под которую был подведен подкоп; сам султан, а также его сын ал-Малик аз-Захир принимали активное участие в штурме города, а ал-Малик ал-Адил, командовавший войсками на левом фланге, наседал на город с противоположной стороны.

В то время ал-Адил был болен. Затем раздался боевой клич, забили барабаны, затрубили трубы, баллисты начали обстрел камнями, и враг понял, что со всех сторон его подстерегает катастрофа. Саперы усердно трудились, поджигая дрова в подкопах, и ко второму часу дня стена рухнула, и ее падение было подобно концу света. Когда раздался крик, возвестивший, что стена рухнула, его услышали все, и не было человека, который бы не бросился на штурм, хотя бы и мала была его вера, а сердца врагов затрепетали от ужаса. Воины рвались вперед; ни один из них не уклонился от боя; все были преисполнены решимости; все были охвачены жаждой умереть самой славной и благородной смертью.

Над рухнувшей стеной поднималась туча пыли и дыма, застилавшая небо так, что мерк свет дня, и никто не решался войти в пролом и начать борьбу с огнем. Однако когда туча рассеялась, стала видна стена из алебард и копий, возникшая на месте той, которая только что рухнула, и она закрывала брешь столь плотно, что сквозь нее не мог проникнуть даже взор, и тогда нам действительно открылось ужасное зрелище, свидетельствовавшее о непоколебимом упрямстве врагов, ибо они держались без страха, твердо, ни на минуту не теряя разум. Я сам видел двоих, стоявших на приступке крепостной стены и отгонявших всех, кто пытался проникнуть в пролом. Один был сражен камнем, пущенным из баллисты, и рухнул внутрь укрепления спиной вниз; товарищ тут же занял его место, несмотря на то что его ждала такая же участь, незамедлительно его и постигшая, так что только самый цепкий взор мог заметить, что он успел сменить своего товарища. Когда враги увидели, к чему идет дело, они направили к султану двух послов, чтобы просить сохранить им жизнь. Он ответил так: «Рыцарь будет обменен на (мусульманского) всадника, оруженосец — на легковооруженного воина, а пехотинец на пехотинца. Старики заплатят выкуп в том же размере, что заплатили его старики в Иерусалиме». Когда послы увидели, что битва в проломе становится все более ожесточенной, разгораясь жарче огня в самой жаркой печи, они попросили султана прекратить сражение, чтобы они могли вернуться в город. «Я не могу остановить сражающихся мусульман, — сказал он. — Возвращайтесь к своим и скажите им, чтобы они отступили в цитадель и сдали город мусульманам, ибо нет такой силы, которая помешала бы им захватить город». Послы вернулись с этим ответом, и враги отошли в цитадель Яффы, потеряв при этом некоторых воинов, убитых по ошибке. Наши ворвались в город с мечами в руках и захватили богатую добычу; склады с изысканными товарами, множество зерна, мебели и даже остатки трофеев от захвата каравана из Египта — все это попало в их руки. Перемирие было достигнуто на условиях, выдвинутых султаном. После полудня в пятницу — всегда благоприятный день — султан получил послание от Каймаза ан-Нажми, стоявшего неподалеку от Акры, чтобы защищать прилегающие к ней области от набегов ее гарнизона; этот офицер сообщал, что новости об осаде Яффы побудили короля Англии отказаться от намерения отправиться в Бейрут и что он решил прийти на помощь осажденному городу. По получении этого известия султан решил побыстрее завершить дело, настояв на капитуляции людей, которые не могли надеяться на избавление, ибо падение крепости казалось неизбежным. Более того, прошло много времени с тех пор, как нашим войскам удавалось разжиться трофеями, и поэтому они были настроены взять крепость штурмом. Я был среди тех, кто указывал на необходимость принудить врагов покинуть цитадель до того, как те получат подкрепление. Таково было и желание султана; однако его войска, измученные усталостью, ранами, жарой и дымом от пожара, передвигались с трудом и были не слишком расположены выполнять его распоряжения. И все-таки он не прекращал убеждать их до позднего вечера; затем, убедившись, что они слишком устали, чтобы сделать что-то еще, он сел на коня и уехал к своему шатру, поставленному неподалеку от обоза. Те из его офицеров, что были на дежурстве, последовали за ним, а я затем отправился спать в мой шатер, но не мог уснуть, так как мысли мои были порабощены страхом. На заре мы услышали звуки труб франков и поняли, что к неприятелю идет подмога. Султан немедленно послал за мной и сказал: «Действительно, по морю прибыла подмога, но на берегу стоит достаточно многочисленное мусульманское войско, которое не позволит врагу высадиться. Вот что мы должны сделать: иди и найди ал-Малика аз-Захира и скажи ему, чтобы он занял позицию перед юго-восточными воротами (города); ты должен пройти в крепость в сопровождении нескольких отборных воинов и вывести оттуда гарнизон; ты завладеешь всеми сокровищами и всем оружием, которые там находятся, и собственноручно составишь их список; этот документ ты отправишь ал-Малику аз-Захиру, который будет находиться за пределами города и передаст его мне». Затем он придал мне в помощь Изз ад-Дина Журдика, Илм ад-Дина Кайсара и Дирбаса ал-Махрани. И я отправился в путь, взяв с собой казначея Шамс ад-Дина. Когда я добрался до позиций, занимаемых ал-Маликом аз-Захиром, я застал его стоящим с авангардом на холме неподалеку от моря. Он спал в кольчуге (йелбе), укрывшись казагендом (подбитой курткой), со всем оружием наготове. Аллах да не оставит без награды славные деяния всех тех воинов, которые трудились на пути Ислама! Я разбудил его, и он встал, полусонный, и сел на коня. Мы вместе доехали до того места, где по указанию султана ему предстояло занять позицию, а по дороге он заставил меня объяснить ему мою задачу. После этого я въехал в Яффу, сопровождаемый моими людьми; мы проследовали к цитадели и передали франкам приказ покинуть это место. Они ответили, что выполнят его, и начали готовиться к уходу. Когда они уже собирались уйти, Изз ад-Дин заметил, что нам не следует разрешать им уходить до тех пор, пока в городе остаются люди; в противном случае они могли бы наброситься на франков и отобрать у них все что есть. Действительно, нашим войскам очень хотелось разграбить город. Тогда Журдик начал выгонять наших людей; однако поскольку они перестали быть управляемыми и разбрелись по разным местам, он не смог выгнать всех. И все же, несмотря на мои возражения, он продолжал бороться с их упрямством до тех пор, пока окончательно не рассвело. Видя, как бежит время, я сказал ему: «Придет подмога, и лучшее, что мы можем сделать, — это немедленно начать вывод людей из крепости; это было главной задачей, которую поставил перед нами султан». Когда он понял, почему я проявляю подобное нетерпение, он подчинился моему желанию. Мы заняли место у ворот крепости рядом с ал-Маликом аз-Захиром, и нам нужно было проследить, чтобы сорок девять человек с лошадьми и женами вышли из крепости и ушли. Однако в этот момент оставшиеся в крепости люди собрали все свое мужество и исполнились решимости противостоять нам. Те, которые вышли, считали, что им на выручку прибыло слишком мало кораблей и подмога не сможет облегчить то положение, в котором они оказались. Они не знали, что там был король Ричард со всем его войском; а поскольку приближался полдень и не было никаких признаков высадки франков на берег, то они опасались, что их товарищи, находившиеся на кораблях, не осмелятся высадиться, что их самих захватят в плен и предадут смерти. Вот почему некоторые из них вышли из крепости. Однако когда идущая на помощь флотилия подошла ближе и стало видно, что она состоит из тридцати пяти кораблей, то оставшиеся в крепости ощутили прилив мужества, и по многим признакам стало ясно, что они намерены возобновить военные действия. Один из них вышел, чтобы сказать мне, что они передумали; они вновь надели свои доспехи, взяли щиты и начали подниматься на стены, которые были только что заново возведены и не достроены до конца, из-за чего на них не было ни зубцов, ни брустверов. Видя, какой оборот принимает дело, я покинул пригорок, на котором занимал позицию и который был расположен в непосредственной близости от ворот цитадели, и направился к Изз ад-Дину Журдику, который стоял со своими подчиненными ближе к подножию холма. Я велел этому офицеру быть бдительным, рассказав о том, что осажденные передумали. Через несколько минут после того, как я выехал из города, направляясь к ал-Малику аз-Захиру, осажденные сели на коней и выехали из крепости. Они напали на отряд наших людей и выгнали их из города. Беглецы образовали такую давку в воротах, что некоторые из них уцелели только чудом. Часть людей из нашего лагеря оказалась в церквях — что они там делали, непонятно; франки ворвались в них и убили одних и захватили в плен других. Ал-Малик аз-Захир отправил ко мне гонца, чтобы сообщить отцу о происходящем, и как только султан услышал эти новости, он приказал глашатаю призывать людей к оружию. Барабаны забили сигнал к наступлению, и наши воины, сбежавшись со всех сторон, чтобы принять участие в сражении, ринулись в город и загнали врагов обратно в цитадель. Когда осажденные поняли, что у подмоги возникли проблемы с высадкой на берег, они подумали, что им не удастся избежать смерти; поэтому прислали своего старейшину и управляющего замком в сопровождении небольшого отряда охраны, чтобы принести свои извинения султану и попросить, чтобы им был дарован мир на прежних условиях. Для того чтобы попасть в наш лагерь, этим послам пришлось пробраться через самую гущу жаркого боя. Задержка при высадке подмоги была вызвана видом города: над каждым его кварталом развевались мусульманские знамена, и прибывшие опасались, что цитадель уже пала. Шум волн, вопли сражающихся и провозглашения тахлила и такбира («Нет Бога, кроме Аллаха!» и «Аллах — Величайший!») не позволили находившимся на кораблях услышать призывы их соотечественников. Гарнизон подвергся яростной атаке, и когда люди в цитадели увидели, что, несмотря на величину флотилии, прибывшие медлят с высадкой на берег, они почувствовали уверенность в том, что цитадель уже пала. Флотилия состояла более чем из пятидесяти судов, из которых пятнадцать были быстрыми галерами, и на борту одной из этих галер находился король. В этот момент один из осажденных положился на Мессию и прыгнул с крепости на пирс; он приземлился не разбившись, ибо пирс был песчаным. Затем он добежал до кромки воды и вскочил в присланную за ним галеру; она доставила его на борт королевской галеры, и этот человек объяснил королю, как обстоят дела. Как только король узнал, что цитадель еще держится, он поспешно высадился на берег, и люди с его галеры — а она была выкрашена в красный цвет, над ее палубой был установлен красный тент и реял красный флаг — первыми высадились на берег. Менее чем за час воины со всех галер высадились на берег, и это произошло на моих глазах. Затем они атаковали мусульман, разогнав их во все стороны и заставив уйти из гавани. Поскольку я был на коне, то галопом помчался к султану, чтобы доложить ему о происходящем. Я застал его за беседой с двумя послами, с пером в руке, готовым писать о своей милости к ним. Я шепотом сообщил ему о том, что случилось; тогда он, ничего не написав, обратился к ним и принялся говорить, отвлекая их внимание. Через несколько минут появилась группа мусульман, бежавших от врагов; он тотчас же дал команду своим войскам садиться на коней, велел арестовать послов, а обоз и припасы — отправить в Базур. Войска вступили в поход, бросив значительное количество тюков с добычей, захваченной в Яффе, которые они не могли увезти с собой. Тяжелый обоз был отправлен, а султан остался там, где был, проведя ночь на этом месте с отрядом легкой конницы. Король Англии вышел как раз на ту позицию, которую занимал султан при штурме города; а когда по его приказу из крепости вышел гарнизон и присоединился к нему, то он оказался во главе большого войска. С ними были многие из наших мамлюков, и он имел несколько бесед с ними. Абу Бакр, управляющий двором ал-Малика ал-Адиля, получил приглашение посетить (короля). С ним поехали Айбек, слуга ал-Малика ал-Азиза, Сонкор, один из слуг ал-Маштуба, и некоторые другие. Он также обнаружил несколько высокопоставленных мамлюков, к которым король относился с великой сердечностью и которые часто бывали у него по его приглашению. Он обнаружил там и нескольких наших эмиров, таких как Бадр ад-Дин Дилдарим и другие. Когда все явились к нему, он говорил не то в шутку, не то всерьез и среди прочего сказал: «Этот султан велик, в мусульманских землях нет никого, кто был бы величественнее и сильнее его. Отчего же, в таком случае, он ушел при первом моем появлении? Клянусь Богом! Я же был не вооружен и не готов к бою. На мне и сейчас та самая обувь, которая была на мне, когда я находился на корабле. Так почему же вы тогда отступили?» И вновь он сказал: «Великий и милостивый Боже! Я думал, что он не в состоянии взять Яффу за два месяца, а он сделал это за два дня!» Затем он обратился к Абу Бакру и сказал следующее: «Передай султану мой привет и скажи ему, что я именем Господа заклинаю его согласиться на мир, о котором прошу; необходимо положить конец такому состоянию дел; моя страна, что за морем, гибнет. Ни тебе, ни мне не будет проку, если такое положение вещей сохранится». Затем послы уехали, и Абу Бакр предстал перед султаном, чтобы сообщить ему о том, что было сказано королем. Это было вечером в субботу, в 19-й день месяца ражаб. Затем, посовещавшись с государственным советом, султан велел написать ответ королю, в котором говорилось следующее: «Ты начал с просьбы о мире на определенных условиях, и в то время вопросы о Яффе и Аскалане были главными; ныне Яффа лежит в руинах; можешь владеть территорией от Тира до Кайсарии». Абу Бакр отвез этот ответ королю и вернулся в сопровождении посла франков, который прибыл к султану, чтобы сказать: «Король посылает тебе такой ответ: среди франков есть обычай, по которому человек, кому даруется город, становится союзником и слугой того, кто его подарил; поэтому в том случае, если ты подаришь мне Яффу и Аскалан, войска, которые я оставлю в этих городах, всегда будут в твоем распоряжении, а если тебе потребуюсь я, то я поспешу прибыть к тебе и буду служить тебе, а ты знаешь, что я могу служить тебе». На это султан отправил следующий ответ: «Поскольку ты оказываешь мне такое доверие, предлагаю поделить эти города между нами. Яффа и все вокруг нее будет твоим, а Аскалан и все вокруг него будет моим». Два посла вернулись, а султан отправился к обозу в Базур, где был разбит лагерь. Затем он решил срыть этот пункт и оставил там своих саперов, чтобы они выполняли эту работу под защитой авангарда. В воскресенье, в 30-й день месяца раджаб, он прибыл в Рамлу, и там его посетил посол франков, явившийся в сопровождении министра двора Абу Бакра. По распоряжению султана посол был принят с великими почестями. Ему было поручено передать благодарность короля за уступку ему Яффы и возобновить просьбы, касавшиеся Аскалана. Он добавил, что в случае заключения мира в течение шести дней у короля не будет необходимости оставаться на зиму в Сирии, и он вернется в свою страну. Султан, не мешкая, ответил ему следующим образом: «Мы никак не можем отдать Аскалан, а король в любом случае должен будет перезимовать здесь. Ему прекрасно известно, что в случае его отъезда вся завоеванная им территория непременно окажется в наших руках; Бог даст, это случится даже в том случае, если он останется. И если он может перезимовать здесь, вдали от своего народа, в двух месяцах пути от своей страны, когда он все еще молод и находится в возрасте, который посвящают удовольствиям, то насколько проще оставаться здесь мне, и не только зимой, но и летом! Я — в сердце моей страны, окруженный челядью и детьми, и способен получить все, что захочу. Кроме того, я уже старик, меня более не привлекают удовольствия этого мира; я вкусил их сполна и навсегда отказался от них. На смену воинам, которые служат мне зимой, придут другие, которые будут служить летом. И, самое главное, я верю, что своими действиями я служу делу Аллаха. И не перестану до тех пор, пока Аллах не дарует победу тому, кому Он соизволит». Получив этот ответ, посол попросил разрешения посетить ал-Малика ал-Адиля, что ему было позволено. Он отправился к его шатру, находившемуся в тылу, потому что тот был болен, в местечке под названием Самвил, и посла сопровождало много народу. Вскоре после этого разведка донесла султану о том, что вражеское войско выступило из Акры, идя на помощь городу Яффа; поэтому он созвал своих советников и по их единодушному совету решил помешать врагу, и пока остальные отходили с обозом к горам, легковооруженные войска должны были пойти на франков и, если представится возможность, напасть на них, а если таковой не подвернется, то вернуться назад; это было бы лучше, чем дать франкам время собрать силы, пока наши люди отступают к горам, выглядя так, словно они бегут, тогда как сейчас они окажутся атакующей стороной. Вечером в понедельник, в 21-й день месяца ражаб, султан издал приказ об отводе обоза в горы. На следующее утро он с малым отрядом выступил в сторону Аужи и сделал привал на берегах реки, во время которого ему донесли, что вражеские войска вступили в Кайсарию. Это положило конец намерению совершить внезапное нападение на это войско; однако он узнал, что король Англии стоит за пределами Яффы с очень малым отрядом и что его лагерь состоит всего из нескольких шатров; поэтому он решил воспользоваться этой возможностью и неожиданно напасть на этот лагерь и тем самым частично реализовать свой план. Стремясь выполнить эту задумку, он тронулся в путь, едва начало смеркаться; перед ним ехали несколько арабов, выступавших в роли проводников, и он двигался всю ночь, ранним утром выйдя в окрестности лагеря. Когда он увидел, что лагерь состоит всего из нескольких шатров, у него родилась надежда, что он сумеет захватить его, атаковав врага с ходу. Однако перед лицом смерти франки проявили такую стойкость, что наши войска дрогнули, столкнувшись с их сопротивлением, и были вынуждены отступить и довольствоваться взятием лагеря в кольцо, пусть и на некотором расстоянии от него. По воле Аллаха я не присутствовал при этом сражении, оставленный с обозом по причине приступа болезни, которой я страдал; однако от одного из присутствовавших при этом я узнал, что вражеских всадников было, по самым смелым подсчетам, семнадцать, а по самым скромным — девять человек; вражеская пехота составляла до тысячи человек; согласно другим свидетельствам, пехотинцев было три сотни, а третьи вновь приводили более крупные цифры. Султан был весьма недоволен случившимся и переезжал от эскадрона к эскадрону, делая им самые щедрые посулы в случае, если они вновь пойдут в атаку; но никто не отозвался на его призывы, кроме его сына ал-Малика аз-Захира, который готовился атаковать врага, когда отец остановил его. Мне говорили, что в связи с этим случаем брат ал-Маштуба ал-Жанах сказал султану: «Пошли за своими слугами, которые били людей в день, когда мы взяли Яффу, и которые отняли у них взятое там добро». Следует отметить, что армия была сильно недовольна условиями капитуляции Яффы, ибо они лишали воинов трофеев. Когда султан понял настроение своих людей, ему стало ясно, что он не может просто так оставаться перед лицом этой горстки франков, ибо это нанесло бы тяжкий удар по его репутации. Присутствовавшие при этом люди уверяли меня, что в тот день король Англии с копьем в руке проехал вдоль всей линии своего войска справа налево, никто из наших воинов не вышел из рядов, чтобы напасть на него. Это разгневало султана, и он в ярости оставил поле боя, направившись в Язур, где остановился в среду, в 23-й день месяца ражаб. Наши войска провели ночь там, где находились, вступая в качестве авангарда. Утром в четверг султан поехал дальше и занял позицию в ан-Натруне, велев армии идти к нему. К вечеру четверга, 24-го дня ражаба, мы дошли до этого места и провели ночь, разбив лагерь в этом месте. На следующий день мы выехали, чтобы навестить его брата ал-Малика ал-Адиля, который по-прежнему был болен; затем он направился в Иерусалим и вознес пятничную молитву в этом городе. Он также проинспектировал различные проводившиеся в городе работы и дал указания относительно того, как их следует продолжать. После этого он покинул город и вернулся в лагерь в ан-Натруне, где провел ночь».