Читать книгу "Иосип Броз Тито - Евгений Матонин"

17–28 октября 1961 года в Москве проходил XXII съезд КПСС. В своих выступлениях на съезде Хрущев несколько раз упоминал о «югославском ревизионизме». Новая программа КПСС, принятая на съезде, недвусмысленно полемизировала с «ревизионистской» программой СКЮ и в каком-то смысле стала ответом ей[582].

Но в Югославии доклад Хрущева на съезде оценили — он открыто заговорил о преступлениях Сталина и его приближенных. Подводя итоги прений, Хрущев предложил соорудить в Москве памятник, чтобы «увековечить память товарищей, ставших жертвами произвола». Было принято и такое решение: «Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И. В. Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В. И. Ленина»[583]. 30 октября это решение было выполнено: тело Сталина вынесли из Мавзолея и похоронили в выкопанной рядом с ним могиле. Когда Хрущев 31 октября закрывал XXII съезд КПСС, в Мавзолее уже не было тела Сталина.

Через год после съезда, в ноябре 1962 года, в журнале «Новый мир» по прямому указанию Хрущева была опубликована прогремевшая на весь мир повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» — о жизни в сталинском концлагере. Хрущевская оттепель набирала обороты, а Солженицын с его повестью стали ее символом. Однако еще раньше «Ивана Денисовича» появилась другая книга, которая произвела в мире не менее громкую сенсацию. В ней шла речь не просто о сталинской эпохе, а о самом Сталине. Это были воспоминания Джиласа «Беседы со Сталиным».

Еще в тюрьме, а потом и после выхода на свободу Джилас писал свои мемуары о встречах с «вождем народов», с которым он дважды виделся лично и дважды — в составе югославских делегаций. Он сумел переправить свою рукопись в США, и в конце февраля 1962 года «Нью-Йорк таймс» начала печатать отрывки из его новой книги. Фактически повторялась история с «Новым классом».

7 апреля Джиласа арестовали, обвинив в том, что в «Беседах со Сталиным» он разгласил секретные сведения об отношениях между Югославией и СССР, а также между Югославией и Албанией с Грецией. «Книгу расценили как неприятельскую пропаганду, разглашающую государственные тайны, — вспоминал Джилас, — хотя она не содержала ничего, что могло хоть как-то угрожать правительству и что перед тем не было опубликовано». Но за «Беседы со Сталиным» Джилас получил девять лет заключения. Его вернули в ту же самую тюрьму в Сремской Митровице.

Арест Джиласа вызвал волну возмущения в мире. Тито почти сразу же получил письма протеста и телеграммы, которые направили ему 16 депутатов-лейбористов из палаты общин британского парламента, 29 английских писателей, а также писатели и общественные организации других стран Западной Европы, США, Индии. Однако он их попросту проигнорировал[584].

Если бы автором книги был не Джилас, а кто-то другой, то, возможно, «Беседы со Сталиным» напечатали бы в Югославии большим тиражом. Сам Джилас, однако, считал, что снова стал жертвой внешнеполитических замыслов Тито. По его мнению, Тито как раз в то время старательно налаживал отношения с Хрущевым, и «Беседы со Сталиным» появились совсем некстати. В книге содержались такие подробности, которые при всей «десталинизации» в Советском Союзе «очерняли образ» не только Сталина, но и других известных советских и коммунистических деятелей. Да и напечатали ее в США — на деньги «классовых врагов»[585].

Тито хорошо помнил, как после принятия новой программы СКЮ Москва заморозила свою экономическую помощь Югославии. Он не собирался жертвовать наметившимся улучшением отношений с Советским Союзом из-за Джиласа. К тому же обсуждалась возможность очередного обмена визитами на самом высоком уровне (первым из них должен был стать визит в Белград советского министра иностранных дел Андрея Громыко).

Улучшение отношений было в интересах и Белграда, и Москвы: у Тито возникли трудности в отношениях с Западом, а у Хрущева — с Китаем и Албанией.

После «замирения» Хрущева и Тито в албанской верхушке возник ропот недовольства — во многом вся политика Энвера Ходжи строилась на критике «югославских изменников делу социализма». С конца 1950-х годов Ходжа переориентировался на более «левого» Мао. Фактически албанцы бросили вызов Кремлю.

Хрущев отреагировал эмоционально: были аннулированы предоставленные албанцам советские кредиты, заморожены новые, из Албании начали отзывать специалистов и фактически высылать из СССР албанских студентов и военных. На XXII съезде КПСС Хрущев резко критиковал албанцев, причем наиболее грубые его высказывания пришлось даже исключить из стенограммы. Ходжа ответил: он осудил Хрущева за создание культа собственной личности, за примирение с «югославским ревизионизмом» и за антимарксистские взгляды вообще[586]. 25 ноября 1961 года Москва заявила, что отзывает своего посла из Тираны, и потребовала, чтобы албанский посол покинул Москву. Дипломатические отношения с Албанией оказались разорванными. «Главным другом» Албании вместо Советского Союза стал Китай.

Тем временем ухудшение отношений между СССР и Китаем продолжалось. После подписания в Москве в августе 1963 года Договора о частичном запрещении испытаний ядерного оружия Китай оценил его как «величайший обман, который одурманивает народы всего мира». Китайское правительство заявляло, что «проводимая Советским правительством политика есть политика объединения с силами войны для борьбы против сил мира… объединение с США для борьбы против Китая…»[587].

Эти заявления означали фактически разрыв между КНР и СССР Когда Хрущев и Тито начали улучшать отношения, китайская пропаганда злорадно констатировала, что два «ревизиониста спелись» и окончательно «сбросили свои маски». Югославским дипломатам в Пекине пришлось ежедневно выслушивать усиленные громкоговорителями ругательства и проклятия и «любоваться» на плакаты с карикатурами на Тито и «югославских ревизионистов»[588].