Читать книгу "Патриот - Андрей Рубанов"

И он думал, что готов, что, когда это настанет, – он встретит конец спокойно. Он пожил достаточно, и его судьбе мог позавидовать любой Рокфеллер или султан Брунея. Он не боялся умереть.

А сейчас, глотающий воду, оглохший от рёва волн, понимал: нет, не готов, нельзя к такому подготовиться. Когда она смотрит на тебя, спокойно выдержать её взгляд не способен ни один живущий.

Он попытался закричать, но исторг только короткий стон. Сил не осталось.

Его стало разворачивать боком, но нога не шевелилась и рука не слушалась.

Не было сил даже закрыть рот.

Она выглядела серебряным облаком брызг, несущихся навстречу. Очередным гребнем, готовым перевернуть человека на спину и оторвать от доски. Она приближалась с оглушительным шипением.

«Нет, – подумал он, – не эта волна. Следующая. Это не предел. Ещё не умру. Ещё раз попробую устоять».

Изогнулся, толкнул ногой холодную воду, разворачиваясь носом к волне. Нога подчинилась, он снова толкнул.

Смерть была прямо перед ним – если не этот гребень, то следующий должен был его прикончить.

Но лучше следующий, лучше потянуть ещё двадцать, тридцать мгновений.

– Господи, – позвал он. – Не оставь меня сейчас. Я не прошу меня спасти. Если мне суждено умереть – я готов. Но пусть это случится в Твоём присутствии, по Твоей воле. Пусть я буду уверен, что Ты рядом. Мне станет легче, если я буду знать, что попал в это место не случайно и не по собственной глупости, а потому что Ты так решил.

Бог не дал никакого знака.

Волны стали выше и сильней. Очередной гребень он едва сумел пройти, и с трудом удержался на доске, а следующая волна была ещё злее и ревела ещё громче: настоящая волна-убийца. Наверное, Бог всё-таки услышал Знаева и решил прекратить его агонию.

Ощущение бессилия было отвратительным, противоестественным. Он напрягал всю волю, какую смог собрать, но руки не повиновались. Последняя мышца, способная хоть на что-то, пряталась пониже живота; сейчас она расслабилась, и Знаев обмочился, на мгновение ощутив тепло в паху.

Он набрал воздуха, сколько смог. Это было трудно, грудь давно болела при каждом вдохе. Мышцы, раздвигающие лёгкие, тоже устали.

Волна была всё ближе.

«Конец, – решил он, – это конец. С Богом или без него, а сейчас всё закончится».

Разве Бог не должен внимательней смотреть как раз за такими, как он? Одинокими, отбившимися от стаи, заблудшими в каменных или водяных пустынях, уносимыми в пустоту? Возможно, гибель в одиночестве страшней, чем в толпе. Говорят же: на миру и смерть красна.

Безразличие овладело одиноким человеком. Волна накатывала и казалась слишком большой. Её склон быстро поднимался, загораживая низкое чёрное небо, и, наконец, грохочущая стена воды поглотила Знаева.

Оказавшись внутри гребня, он разжал онемевшие, скрюченные пальцы, и его немедленно оторвало от доски.

Он пока ещё был жив и даже видел, как над ним пролетает водяной вихрь гребня, – и вдруг собственная доска, которую тоже крутило и вращало рядом, сильно ударила его по голове, испугала и оглушила.

От неожиданности он выдохнул и стал захлёбываться.

Выскочившие изо рта несколько больших пузырей воздуха лопнули перед самым носом, превратились во множество маленьких пузырей и исчезли. Теперь смерть была уже не рядом, а внутри, в горле. Горькая и солёная, она обжигала, как спирт.

Наверху ревело и свистело – под водой же была тишина. Окутанный и убаюканный ею, он пошёл ко дну.

Вот как это бывает, оказывается. Утопленники гибнут в тишине и темноте, в невесомости, подобно космонавтам.

Под поверхностью вода оказалась гораздо холодней.

Глаза ничего не видели, он не понимал, открыты они или закрыты, он словно погружался в чернила, пока привязанный к ноге трос не дёрнулся и не заставил его перевернуться вниз головой.

Он не опустится на дно. Доска осталась на поверхности, она не позволит. Она будет болтаться наверху, а он – на пять метров ниже.

Его найдут, сначала заметив доску. Хорошо бы нашли быстро, до того, как рыбы обглодают лицо.

Оставалось сделать последний вдох, впуская воду в лёгкие, но открыть рот оказалось не так легко.

Миг тянулся, хотелось пожить ещё несколько секунд.

Равнодушное ледяное ничто сжимало его в объятиях.

Ничего из того, что осталось за спиной, не было жаль.

Он стал впускать в себя воду, но когда она хлынула в бронхи, колючая, отвратительная, – Знаев содрогнулся всем телом, и вдруг руки и ноги конвульсивно дёрнулись помимо его воли; он не поплыл, но стал отпихивать от себя смерть, как напавшего зверя, лягать его и пинать, и руки сами нашли трос, и потянули, это была та самая соломинка, которую хватает утопающий, – и он выскочил на поверхность, хрипя, отплёвываясь и молотя руками вокруг себя.

После подводного безмолвия поверхность показалась движущимся адом, оглушила, швырнула в глаза тяжёлые брызги.

Но человек был жив. Мускулы горели, но действовали. Одним прыжком, с яростным стоном выскочив из воды по пояс, он добрался до доски и оказался на ней.

Силы ещё остались. Никто не знает, сколько у него сил в запасе. Это не предел. Никто не может знать своего предела. Известно только, что он есть.

«И даже холод не страшен мне, – понял он в следующую секунду. – Я ведь нахожусь не в воде, большая часть моего тела соприкасается с воздухом, а воздух сегодня вечером – сильно выше 20°С. В Подмосковье ночью так тепло не бывает даже в середине лета. Да, меня всё время окатывает холодная вода, и ею пропитан костюм, но всё равно большую часть времени вокруг – тёплый воздух, и от переохлаждения я никак не умру.

К сожалению, это не очень радует, потому что я так или иначе умру, и довольно скоро.

Но хотя бы не от холода. Стоило пересекать половину планеты, чтобы умереть от холода. Иначе чем мой конец будет отличаться от гибели русского пьяницы, замёрзшего зимой в снегу?»

Волны переменились, стали ниже и длиннее, но их скорость как будто увеличилась. Усилился и ветер, теперь он срывал с поверхности совсем мелкую пыль, она ударяла в лицо и секла его, твёрдая, как песок; да и сама поверхность воды, как ему показалось, вела себя иначе. В ямах между волнами появились большие участки неправильной формы с ровной, как стекло, поверхностью. В таких местах доска скользила, как по рельсам. Это было плохо для Знаева, потому что сокращало время отдыха, драгоценные секунды, когда можно не шевелиться, ожидая нового подъёма и нового удара пенным валом.

Шансов нет. Океан его сожрёт. Он сильней. Следующая волна, или та, которая идёт за ней, снова сбросит его с доски – и он снова начнёт тонуть. Может быть, утонет; может быть, выберется – агонизирующее животное внутри него опять прыгнет, напрягая жилы. И тогда его поглотит другая волна, или третья. Никакая агония не длится слишком долго.