Читать книгу "Коварный обольститель - Джорджетт Хейер"

Сопротивляться было, пожалуй, бесполезно и где-то даже недостойно. Кроме того, всем известно, что маньякам нужно потакать. Посему мисс Марлоу решила не перечить этому опасному сумасшедшему, обняла его за шею и даже ответила на его объятия. Прижавшись щекой к его груди, она прошептала:

– Ох, Сильвестр! Ох, Сильвестр!

И это, похоже, доставило ей несказанное удовлетворение.

– Воробышек, мой Воробышек! – ответил герцог, еще крепче прижимая ее к себе.

Поскольку здравый смысл, заключенный в этих словах, убедил ее в том, что рассудок вернулся к главе Дома Рейнов, Феба облегченно вздохнула и предложила ему очередное болеутоляющее.

– Я вовсе не имела в виду тех ужасных вещей, что наговорила тебе!

– Каких, моя прелесть? – осведомился Сильвестр, впадая в идиотизм.

– Таких… будто ты хуже Уголино. Удивляюсь, как ты не ударил меня!

– Тебе прекрасно известно, что я не позволю и волосу упасть с твоей головы, Воробышек. Я уверен, эта шляпка тебе очень идет, но позволь мне снять ее! – сказал он, развязывая ленты и отбрасывая ее головной убор в сторону. – Вот так-то лучше!

– Я не могу выйти за тебя замуж после того, как написала эту книгу! – сообщила Феба, но поспешила смягчить удар, еще плотнее прижимаясь к нему.

– Ты не только можешь, но и должна, даже если мне придется силой тащить тебя к алтарю! Иначе как, скажи на милость, я смогу исправиться?

Мисс Марлоу задумалась над предложением герцога, а потом на нее вдруг снизошло вдохновение. Она подняла на герцога глаза и сказала:

– Сильвестр! Я знаю, что нужно сделать! Я напишу новую книгу, в которой ты будешь героем!

– Нет уж, благодарю покорно, любовь моя! – вежливо, но твердо отказался он.

– А что, если я напишу продолжение «Пропавшего наследника», в котором Уголино окончательно погрязнет в пороке и закончит свои дни на эшафоте?

– Боже милосердный! Воробышек, ты – самая неисправимая из всех маленьких негодниц, что живут на этом свете! Нет!

– Но тогда все поймут, что он не мог быть тобой! – рассудительно заметила Феба. – Особенно если я посвящу роман тебе – что я смогу сделать, не нарушая приличий, если просто подпишусь псевдонимом Автор.

– А вот это прекрасная мысль! – согласился он. – Одно из тех помпезных апостольских посланий, с моим именем, набранным крупным шрифтом вверху, и нижеследующим обращением – Милорд герцог, как ты любишь меня величать, – за которым последуют несколько страниц убористого текста, пересыпанного множеством «ваших светлостей» и прочими славословиями, какие только могут прийти тебе в голову, и…

– Они не придут мне в голову! Я буду вынуждена изрядно поломать ее, чтобы сказать о тебе что-либо еще, помимо того, что ты высокомерный, самовлюбленный и…

– Не смей называть меня высокомерным! Если у меня когда-то и было высокомерие – с чем я решительно не согласен! – то разве оно могло сохраниться после того, как вы с Томом прошлись по мне железной метлой, а? – Он умолк и, повернув голову к двери, прислушался. – Вот, если я не ошибаюсь, и Томас! Легок на помине! Думаю, Воробышек, – ты ведь согласна со мной? – он заслужил честь стать первым, кто принесет нам свои поздравления? Он ведь так старался помирить нас! – Подойдя к двери, герцог распахнул ее и увидел, что Том, которого только что впустили в особняк, направился к лестнице. – Томас, проходи в библиотеку! Мне нужно сообщить тебе кое-что интересное! – Глаза его светлости загорелись, когда он увидел маленький букетик цветов в руках юноши, и герцог добавил: – А это еще что, хотел бы я знать?

– Ровным счетом ничего! – небрежно ответил Том, хотя и зарделся. – Я случайно заметил их и решил, что они понравятся ее светлости. Вчера вечером она как раз говорила мне – в Чансе ей недостает весенних цветов.

– Ах, вот оно что! Увиваешься за моей матерью, да? Даже не думай, что я соглашусь назвать тебя отчимом, имей в виду!

– Сдается мне, нельзя так легкомысленно говорить о ее светлости, – с достоинством возразил Том.

– И ты совершенно прав! – одобрительно заметила Феба, когда он вошел в комнату. – А цветы – очень милый знак внимания: именно то, что, по мнению миссис Орде, ты и должен был сделать!

– Что ж, я как раз и собирался… Ого, клянусь Юпитером! – воскликнул вдруг Том, с жадным любопытством глядя на Сильвестра и Фебу.

– Да, то самое, – сказал Сильвестр.

– Вот и славно! – провозгласил Том, тепло пожимая герцогу руку. – Рад за вас, как никогда в жизни! Особенно после того, как ты показала себя такой гусыней, Феба! Я желаю счастья вам обоим! – После этого он обнял Фебу, посоветовав ей научиться вести себя прилично, и добавил с редким тактом, что ему пора уходить.

– Ты найдешь ее в гостиной, – мягко произнес Сильвестр. – Но позволь напомнить тебе, что будет куда лучше, если ты помиришься с леди Ингам!

– Да, разумеется, однако чуть позже, потому что она терпеть не может утренних визитеров, – ответил Том.

– Ты имеешь в виду, – парировал Сильвестр, – что растерял прежнюю хватку? Скажи ей, что оставил меня в тот момент, когда я собирался отписать лорду Марлоу, прося разрешения взять в жены его дочь, и ничего не бойся! Она сама бросится тебе на шею!

– Чертовски дельное предложение, должен заметить! – воскликнул Том, и чело его прояснилось. – Думаю, если вы не возражаете, именно так я ей и скажу!

– Вперед! С моего благословения, – одобрительно сказал Сильвестр и вернулся в библиотеку, где на герцога с негодованием воззрилась его возлюбленная.

– Из всего, что ты наговорил, это самое…

– Милорд герцог! – перебил ее Сильвестр.

– …Гадкое и возмутительное! – провозгласила Феба. – Что заставляет тебя полагать, будто бабушка будет рада, хотела бы я знать?

– А что еще я должен думать, когда это она предложила мне жениться на тебе? – смеясь, парировал он.

– Бабушка?!

– Ох, несмышленое дитя, кто же еще, по-твоему, отправил меня в Остерби?

– Ты хочешь сказать, что приехал туда по просьбе бабушки?

– Да, но с крайней неохотой! – бессовестно заявил он.

– Вот как! Значит… когда ты отправил меня к ней… Сильвестр, ты невыносим!

– Нет-нет! – поспешно воскликнул он и вновь заключил Фебу в объятия, после чего, проявив изрядное присутствие духа, положил конец дальнейшим упрекам, поцеловав ее. А его негодующая возлюбленная, очевидно сочтя, что он слишком далеко зашел по стезе порока, отказалась (по крайней мере на некоторое время) от попытки наставить его на путь истинный.