Читать книгу "Карты, деньги, две стрелы - Надежда Федотова"

— Брысь! — опередив меня, вскрикнула Матильда. — Ты куда?!

За нашими спинами раздались гулкий хлопок закрывшейся двери и дрожащий фальцет:

— Сбежал?! А я?! Стой, поганец! Я темноты боюсь! Я… выпустите меня отсюда-а-а!

— Эделред, прекратите визжать. Ну захлопнулась дверь! Это что, конец света, что ли?

— Именно! Именно что конец — света! Я даже ног своих не вижу! Э, нет… Мы так не договаривались, капрал! Хотите, оставайтесь, а я…

Удаляющийся звук цокающих копыт, громкое «бух!», сопение, снова «бух!» и истеричный вопль:

— Она не открывается! Дверь не открывается! В чем дело?! Куда вы меня притащили, молодые люди?! Эй, зубастый!.. Что это еще за шуточ… Уп!

Он вдруг заткнулся, щелкнув челюстью. Кнесна ойкнула.

Погасший было алтарь вспыхнул снова. Еще секунду назад чернильно-темная внутренность храма пошла алой искрящейся рябью, каменная чешуя статуи Вечного Змея заиграла бликами, лица остальных двух божеств, расцветившиеся багровыми отблесками, словно ожили. Это, конечно, было все той же игрой теней, как совсем недавно — в храме Мертвого Эгеса, но у меня по спине все равно поползли мурашки. Пол под ногами ощутимо зашатался, с потолка посыпалась многолетняя пыль. Позади горестно взвыл единорог…

— Айден, — голос Матильды дрогнул, — кажется, мы что-то сделали неправильно, но… Пока еще не поздно… Знай — я люблю тебя! И я ни о чем не жалею!

— Я тоже, солнышко… — Мои пальцы нащупали в кармане гладкий бок шкатулки. — Разве что о том, что здесь нет храмовника… А может, не очень-то он и нужен!

Я протянул кнесне раскрытую ладонь, на которой, поблескивая, лежали золотые кольца моих родителей:

— По крайней мере, это мы еще успеем?

Она улыбнулась в ответ и подняла ко мне лицо. Бледное от переживаний, но совершенно счастливое. Когда на тебя так смотрит дорогой тебе человек, глупые вопросы о смысле жизни сами собой рассыпаются в прах. А остальное… да и гори оно все синим пламенем!

— Успеем, — сказала Матильда. И протянула руку.

Кольца сами скользнули на пальцы — ее и мой. Багровые силуэты статуй, что возвышались над нами, заволокло призрачным туманом. Снаружи донесся раскат грома.

А по стенам вспыхнули алым огненные письмена на фенийском. И на лаумейском. И на агуанском. На унгарском, на мисском… Одни и те же. Такие чужие и одновременно такие знакомые!..

Огнем восстанет из золы

Клинком оборванная песня:

Два человека, две стрелы,

Два сердца, проклятые местью…

Тот стих из тетрадки Фелана, это был он. Но почему так и почему здесь? И почему я, не зная других языков, смог вдруг прочесть все это с одного только взгляда?

И отчего меня это совершенно не трогает?..

Ни это, ни ходящий ходуном пол, ни чудовищный грохот, будто рушатся стены, ни сгустившийся киселем воздух, ни кроваво-красные всполохи, порхающие вокруг нас языками пламени… Все это не имеет ни малейшего значения. До тех пор, пока я держу в своих объятиях самую желанную, самую любимую женщину из всех. Пока смотрю в ее ласковые карие глаза, глажу ее русые волосы и знаю, что она здесь, со мной, теперь уже навсегда…

— Румеу… — прошептала Матильда. Или не Матильда? Или это тоже уже не имеет значения, как и то имя, что она произнесла?.. — Румеу, как долго мы этого ждали!

— Да. — Собственный голос казался чужим, будто я слышал его впервые. — Слишком долго. Но ведь я обещал тебе, Леа! И я сдержал слово…

— Другого я от тебя и не ждала. — Она на мгновение прижалась щекой к моему плечу. На красный балахон упала слезинка. — Снова плачу… Но в первый раз — не от боли. Это все сон, Румеу?

— Нет. — Я осторожно коснулся губами ее мокрой щеки. — Наш сон еще впереди, и теперь мы уйдем туда вместе. А те, что останутся жить…

— Прощены, — прошелестело в искрящемся воздухе. Голос был женский, ласковый. — Они вернули долг. И исполнили предначертанное.

— А вы отныне свободны! — добавил другой голос. Он, без сомнения, принадлежал мужчине.

Я медленно поднял голову, чувствуя, как легко и спокойно вдруг стало на сердце. Три замершие фигуры, подернутые багряным маревом, смотрели на нас сверху вниз. Мужчина, женщина и змей. Всевидящие боги…

И человек. Высокий худой человек в черном одеянии храмовника. Левая рука сжимает знакомый жезл с навершием в форме змеиной головы, капюшон опущен…

— Ты? — вырвалось у меня. Сердце опять налилось горячей тяжестью. — Ты здесь?! Да как ты…

Каменная статуя Вечного Змея шевельнулась. Зашелестели чешуйки. И ровный, глубокий, чуть шипящий голос прервал меня:

— Пусть говорит она. Его участь в ее руках.

Матильда… нет, не Матильда, — Леа, помедлив, подняла голову. Карие глаза взглянули на ожидающего приговора человека, губы тронула мимолетная улыбка:

— Я давно простила. Ты ведь знаешь, мудрейший…

— Да будет так! — Длинное туловище божества качнулось на хвосте. Черный балахон затрепетал, будто под ветром, и осыпался на каменные плиты такой же черной пылью. Тяжелый посох брякнул об пол. Храм вновь содрогнулся от страшного грохота, из прямоугольника алтаря, как из распахнувшегося окна, волной хлынул ослепительно-белый свет…

Я едва успел зажмуриться.

А когда вновь открыл глаза, не увидел ровным счетом ничего. Темнота, едва уловимый запах бузины и откуда-то из дальнего угла — чуть слышные причитания на одной ноте:

— Чтобы я еще раз… Хоть с кем-нибудь, хоть куда-нибудь… Ни за что! Никогда, слышите вы, все?! Я последний единорог! Последний! И не бессмертный!.. Верните меня в долину! Верните и оставьте наконец в покое…

Я улыбнулся. Ей-ей, в жизни бы не подумал, что буду так рад слышать этого зануду! Но после всего, что тут сейчас было… Или не было? Может, это очередное «прозрение» из материнского наследства?

Но ведь дверь действительно захлопнулась, и Брысь сбежал, и медальоны…

— Айден, — слабо донеслось из складок мундира, — пусти, пожалуйста… мне нечем дышать…

— Матильда! — подпрыгнул я, придя в себя окончательно. И поспешно ослабил захват — похоже, я едва не переломал бедняжке все кости. — Ты в порядке, солнышко?

— Вроде бы да. Что это было, Айден?

— Да чтоб я знал… Погоди! Так ты тоже все это видела? И храмовника, и Великого Змея и… боги говорили с нами?!

— Мне показалось, — подумав, отозвалась Матильда, — что они говорили с кем-то другим. Но простили, кажется, почему-то нас… Айден, ты что делаешь?

— Волосы, — пробормотал я, скользя ладонью по ее кудряшкам. — У тебя были русые волосы. Длинные. И глаза другого цвета. И лицо… И ты назвала меня Румеу.

— Не тебя. Ты… Это так странно, Айден! У меня было такое ощущение, что мое существо словно разделилось надвое! Где-то там, внутри, я все еще оставалась Матильдой, а снаружи… Это была я — и не я!