Читать книгу "Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф"

Наконец протяжно прозвучала труба — и воины, узнав о прибытии царя, со всех сторон устремились к холму, где на своей вороной лошади восседал Нин. За военачальниками выстроились пехотинцы, облачённые в тяжёлые и громоздкие кольчуги, и кавалеристы в остроконечных шлемах; у многих головы были обмотаны окровавленными тряпками, на руках и на ногах виднелись повязки. В лагере восторженно приветствовали владыку, радостно крича: «Победа! Победа!», но ещё сильнее, громче, ударяя мечами о щиты, — появление Оннеса, который также торопился выразить царю своё почтение.

— Славный был бой, Оннес! — воскликнул царь, за похвалой туртану скрывая свои истинные чувства: зависть и недоброжелательность.

— Славный, владыка! — с торжествующим видом отозвался туртан, подъехав к Нину.

Его голос заглушил нарастающий гул: всё ближе и явственней раздавались крики солдат:

— Да здравствует герой! Слава победителю Бактр!

И, взглянув на приближавшийся к холму отряд добровольцев, которым командовала Ану-син, Оннес обрадовался, а затем вдруг в ужасе схватился за голову. Он понял, кого солдаты чествовали героем и победителем столицы Бактрии и чьё тело несли сейчас, подняв высоко над своими головами. Соскочив с коня, Оннес бросился к солдатам.

Ану-син перенесли в шатёр и положили на походную постель туртана. Она была бледна и не приходила в себя, но опасных ран на теле у неё не оказалось. Однако Оннес заметил, что в кольчуге жены рассечено несколько звеньев. Тогда ему стало ясно, что произошло: вражеская стрела задела Ану-син, но не проникла в тело; очевидно, Ану-син была оглушена сильным ударом и болью, требовалось какое-то время, чтобы она оправилась.

— Стало быть, успех осады принадлежит не тебе, мой доблестный туртан, и лавры победителя добыла для тебя твоя верная жена? — сурово, хотя и с пренебрежительной усмешкой обратился к Оннесу царь, когда они остались одни в шатре, у постели Ану-син. — Если бы ещё день назад мне сказали, что Бактры будут взяты отрядом во главе с женщиной, я бы ответил, что эта женщина сошла с ума, или… нет — что этого быть не может! Женщина командует храбрыми воинами Ашшура? Ведёт их в бой и при этом размахивает мечом подобно испытанному в сражениях декуму? Как такое возможно?!

— Возможно, владыка, — ответил Оннес, и на его губах под завитками усов промелькнула самодовольная улыбка, — если эта женщина — Ану-син.

Глаза Нина опасно сверкнули:

— Видно, ты совсем растерял достоинство и гордость мужчины, коль с такой лёгкостью уступил своё место главнокомандующего величайшей в мире армии женщине! Что же после этого станут говорить о нас, прославленных победами сынах Ашшура, наши враги? Что наши жёны храбрее нас? Или умнее? Или, может, что мы, мужчины, прячемся за их спинами, когда идём в бой?!. Это — предел бесславия и позора, что потомки божественного Нинурты, покорившие полмира, стремятся… к чему же? — о непозволительная, непростительная слабость! — к восхвалению героического поступка женщины!

Перед гневом царя Оннес лишь опустил голову.

— Краснеть мне за тебя, или жалеть тебя, или ненавидеть? — продолжал Нин, глядя на туртана испытующим взором. — Благоразумие подсказывает мне, что в интересах моего царствования и Ассирии я должен сурово наказать тебя и твою жену. Но я не только благоразумен — я милостив.

Оннес посмотрел на царя молча, с удивлением: что скрывалось за его последними словами? Холодок тревоги змейкой скользнул у самого сердца туртана. И ему вдруг сделалось почти страшно, в наступившей зловещей тишине, с повелителем Ассирийского царства и наместником бога Ашшура, пристально смотревшим ему в глаза, грозным и беспощадным, как сам бог.

— Я дарую свою высочайшую милость вам обоим, — проговорил Нин, по-прежнему не сводя глаз с побледневшего лица туртана, — лишь в том случае, если Ану-син… станет моей наложницей.

Хотя царская воля была выражена тоном, не терпящим возражений, Оннес воспротивился этому всем своим существом.

— Значит, я должен уступить тебе свою жену? — спросил он, с трудом сдерживая негодование.

— Ты же понимаешь, что не в твоей власти противиться моим желаниям, — умиротворяще ответил царь. — Я мог бы, не спросив тебя, устроить, чтобы Ану-син увезли из твоего дома, а потом уж объяснить, для чего это было нужно. И я знаю, ты понял бы и простил меня. Но ты мой старый друг. Я не хочу ничего от тебя скрывать. Ты человек мужественный. Свои чувства ты умеешь подчинять рассудку. Я же на это не способен. Я даже чувствам своим не могу довериться: все мои поступки подчинены желаниям. Так было всегда: все мои желания обыкновенно исполняются. И Ану-син не станет исключением из правил.

— Но, владыка, я люблю мою Ану-син, я всей своей душой прилепился к ней, — понимая, что Нин не оставит ему выбора, жалобно проговорил Оннес.

Сознание собственного бессилия сдавило грудь туртана. Недавно такой гордый своей победой, торжествующий и самоуверенный, сейчас он был готов броситься царю в ноги, упасть лицом на землю у его ног и целовать носки его сапог.

Молча, повелительным жестом Нин приказал ему удалиться.

Глава 20. Злая насмешка богов или новое испытание?

Создав в покорённой Бактрии своё правительство из ассирийского наместника и местных вельмож и обеспечив своему царству безопасные границы, Нин во главе победоносной армии отправился домой.

Ассирийцы сделали только половину пути, и до долины Диялы, расположенной на стыке земель Эламского и Ассирийского царств, оставалось пройти ещё пару дней, — когда наступил вечер.

Солдаты утомились. Чем больше войско отдалялось от покрытых зеленью холмов Бактрии, а затем и Варканы, тем скуднее становилась на его пути растительность. Изредка вдали поднимались облака пыли: то пробегали страусы или стадо диких ослов. На поиски дичи отправляли самых быстрых и ловких, и тогда за ужином на солдатских кострах дымилось жирное мясо.

Всё это время Ану-син и Оннес не виделись — вынужденные подчиниться воле царя, супруги ехали порознь: жена в обозе, муж — во главе войска с другими командирами и рядом с Нином.

Злое любопытство и неутолённое желание видеть Ану-син и говорить с ней наедине заставило Нина в ту ночь направиться в её шатёр.

Ану-син, с непокрытой головой, стояла на коленях перед переносным алтарём богини Иштар. Царь подошёл к ней, прикрывая рукой пламя лампады, и какое-то время смотрел молча, наслаждаясь красотой женщины, которая запечатлелась в его памяти с того дня, как он впервые увидел её на свадебном пиру. Ану-син была так погружена в молитву, что не заметила его. Не выдержав мучительного томления, Нин произнёс хриплым голосом:

— Ану-син!

Она вскрикнула и, обернувшись, поднялась: теперь они стояли друг против друга, лицом к лицу. Ану-син смотрела царю прямо в глаза — и этот её взгляд, покорявший стольких людей, втягивал Нина точно в бездонный омут, пленительный и вместе с тем губительный. Но Нин даже не пытался сопротивляться обаянию этого взгляда, как больше не мог сдерживать своих чувств. Он вдруг наклонился и, прежде чем Ану-син успела опомниться, резко притянул её к себе и поцеловал в губы. В его объятиях она задрожала, как пойманная птица, и сделала попытку увернуться от него.