Читать книгу "Возвращение алтаря Святовита - Алексей Борисов"

– Она не сука, – Арон нащупал кольца ножниц, выглядывавшие из маленького карманчика передника, – я чувствовал, что что-то не так, чувствовал, ей просто не повезло оказаться у вас, – и с короткого замаха вонзил инструмент в шею Отто. – За тебя, дочка!

Глаза немца широко раскрылись, кровь брызнула фонтаном из разрезанной артерии, руки инстинктивно потянулись к горлу, и вместо слов послышалось шипение. Жил как гадюка, прячась под колодами, жаля исподтишка, и сдох, как ползучий гад, извиваясь в конвульсиях. Портной дождался, когда ноги лжекапитана перестали дёргаться, дошёл до двери и, подняв с пола тряпку, постелил её под головой немца, дабы окончательно не запачкать пол кровью. Что будет с ним в дальнейшем, он мог только догадываться, а вот его сыну в лавке ещё работать. К чему ему трудности?

* * *

Сергей Соболев, бригадир путевых обходчиков участка Ярославль-Главная – Уткино жил двумя жизнями. Одна из них была – чёрная, как снег возле угольных терминалов, тянувшаяся от смены к смене, и вследствие своей обыденности – скучной. А вторая – яркая, как цвет Юлькиной помады (певички-проститутки из ресторана) случающаяся редко, и благодаря этому очень притягательная; так как была не только полная страстей и романтики, к тому же тайная и в меру опасная, а ещё дававшая себя почувствовать Соболеву героем. И не случилось бы этой второй жизни, кабы не произошедшая в тридцать девятом встреча Сергея с той самой вокалисткой, именуемой в тесном кругу таких же «артистов» – «Жужей». Поддавшись на её обольщение, он попал в шумную компанию, где проиграл в карты не только получку, но и, сам того не понимая как, несколько тысяч рублей, одолженных им за столом. Долг пришлось отрабатывать, а потом ещё один заём, и началась вторая жизнь. Сегодня обходчик был связным, в назначенное время пришедшим на встречу с курьером в пивную на вокзале Ярославля. Отстояв в очереди и отпустив, как поступали завсегдатаи, пару острых, но не обидных выражений в адрес буфетчицы Люськи, вечно недоливающей на полтора пальца, зато не имевшей привычки разбавлять пиво, взял две кружки и разместился за крайним столиком у вешалки. Несмотря на жуткий холод, посетителей было много. Заходили знакомые машинисты из депо, кочегары, военные, в основном демобилизованные из госпиталя и случайные люди. Одним он кивал, на других не обращал внимания, попивая горьковатое пиво, и ждал. Был даже сержант, с патрульной повязкой на рукаве шинели, окинувший подозрительным взглядом кабак, и тут же выскочивший из прокуренного помещения на улицу. Соболев посмотрел на часы, выменянные им на бутылку самопальной водки у красноармейца с проходившего позавчера эшелона. Тот и другой тогда обманули друг друга: один спирт разбавил до уровня запаха, а второй спешащие каждые сутки на добрые полтора часа «котлы» спихнул. Вспомнив процесс обмена, обходчик усмехнулся, постучал ногтем по стеклу, отвёл минутную стрелку назад, прикинул, угадал ли со временем и стал заводить механизм. Несмотря на столь явный конфуз, Соболев был доволен, выставляя по любому поводу левую руку напоказ, хвастаясь. Водку выпил и забыл, а часы – вещь. За этими событиями кружки опустели, время встречи вышло и, едва дверь в очередной раз хлопнула, как крутившийся уже с минуту возле столика невзрачный мужичок вдруг произнёс:

– Раззява, червонец обронил! – тыча пальцем на смятую купюру под столом.

Это был условный сигнал для экстренной встречи на конспиративной квартире. Связной, не произнеся ни слова, наклонился, поднял деньги, поблагодарил доброго человека и вышел. В заведении недолго обсуждали дырявые руки обходчика, намекали на бесплатную выпивку по такому случаю и вскоре позабыли неинтересную историю, так как запахло спиртом. Кто-то имевший отношение к госпиталю принёс уворованное.

На улице под фонарём Соболев рассмотрел банкноту. В уголке купюры были написаны заглавные буквы, обозначающие улицу и цифры – номер дома с квартирой. За два прошедших года нелегальной деятельности это был шестой случай, когда ему самостоятельно приходилось отправляться для передачи шифровки. Обычно подобные действия были проверкой, включавшей в себя множество мероприятий, и Соболев их не боялся, но сегодня в его душе чувствовалась явная нервозность. Смерть агента-опознавателя не была рядовым случаем, и хотя всех подробностей он не знал, да и если честно, не интересовался, между тем пахло жареным, и только полный идиот мог этого не понимать. Но и не идти было нельзя. С отказниками расправлялись более чем жестоко. Не имея профессиональной подготовки, он тем не менее с приобретаемым опытом впитал в себя способность предчувствовать опасность; и эта появившаяся «чуйка» пудовой гирей удерживала его на месте, сигнализируя то тяжестью в животе, то ватными ногами, то липким страхом. Вскоре он вышел к улице Собинова, пропустил, прижавшись к стене в подворотне, быстро проехавшую чёрную «эмку», как-никак центр города и в этих домах живут не простые люди, отряхнул пальто и вскоре подошёл к дворнику, стоявшему как часовой с лопатой у запертой кованой решётки. Колоритная фигура в видавшем виды чёрном до пят тулупе с большим шалевым воротником, барашковой округлой шапке, которую раньше носили городовые, не иначе переданной по наследству отцом вместе с медалью «300-летия» и овчинных потёртых рукавицах, была более чем грозна. Если где советская власть и ущемила в правах работников метлы, то только не в «элитных» дворах Собиновки. Здесь как нигде понимали цену порядка, и дворник оставался фигурой значимой, по крайней мере, для таких как Соболев, он был сродни милиционеру: и задержать мог до выяснения, и в свисток свистнуть, после чего настоящие работники правопорядка разбираться не будут, так бока намнут, что мало не покажется.

– Чего надоть? – подозрительно посмотрев на работягу, через губу спросил дворник.

– Мне в шестую.

– Нет там никого. Иди отсель, – перехватывая лопату двумя руками, произнёс он, – пока по хребту не перетянул.

– Меня титан починить позвали. Чего сразу по хребту, – обиделся Соболев.

– А-а, так бы сразу и сказал. Тоды проходь, только лапы обстучи на решётке, не дай бог, наследишь в подъезде. – Сетуя в спину Соболеву: «Шестая, шестая… чистюли драные. Вечно у них с титаном не всё как у людей. Рубля лишний раз не подадут, жмоты. Ну, ничего, снесу я сегодня заявление на этого Чирикова, пущай разберутся, откуда у него уголь и на какие шиши кожный вечер гулянки закатывают? Тоды и посмотрим».

Слова ворчливого человека, разве можно на них обращать внимание? Можно было не обращать, кабы Соболев стряхнул налипший на обувь снег. Уважающий чужой труд рабочий выполнил бы просьбу дворника, но в ту минуту бригадир обходчиков жил по другим понятиям. Чирикова из шестой квартиры взяли на следующее утро. И всё бы закончилось ничем, если бы не найденная под скатертью обеденного стола фашистская листовка, обещающая всякие гарантии. Хозяин шестой квартиры мог побожиться, что не имеет к ней никакого отношения, но доказать непричастность не смог. Ещё бы, присутствующий в качестве понятого дворник сам постарался, подложив незаметно листок. Были и ещё улики, но всё больше косвенные. Мало ли людей в стране, живущих на хлебе и воде, откладывающих каждый рубль на чёрный день? Вот и насобирал труженик денежных знаков, на кои танк построить можно. Улики вместе с Чириковым переехали в соседний квартал, в казённый дом с зарешеченными окнами. И даже там сохранялся шанс на благополучный для шпиона исход. Вести дело начальника склада готовой продукции РТИ поставили молодого, еще ничем не проявившего себя следователя, интеллигентной внешности, тем не менее, по отзывам сослуживцев, весьма амбициозного, готового землю рыть, дабы отыскать кость. Была у чекистов надежда, что всё закончится малой кровью, и коллектив завода, вернее его руководство выступит с поручительством: оступился товарищ, накажем, проведём работу. Как бы то ни было, хотя на заводе отзывались о нём положительно, петиция запаздывала, и было на то объяснение. Оно подоспело перед началом третьей смены, когда на заводе смогли провести короткое собрание, но хода этому письму осмотрительный чекист не дал. За час до этого случайно оброненная на допросе при некотором физическом воздействии фраза о шпионаже и последствиях дала неожиданный результат. Чириков стал давать показания, и ближе к вечеру прошла волна арестов. Заявление «О взятии на поруки» так и осталось лежать в сейфе начальника следственного отдела, в особой папке.