Читать книгу "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев"

Удивительно, но и на этот раз Каин легко отделался. Неделю он просидел под арестом в сенатской конторе, а 8 октября его отправили в Сыскной приказ вместе с челобитьем Герасима Дмитриева и предписанием расследовать дело. На допросе в Сыскном приказе Каин ни в чем не признался. 1 ноября было решено допросить Герасима Дмитриева для получения его показаний, а тем временем незаменимого специалиста Каина освободить «для сыску и искоренения воров»[624].

В апреле 1747 года из Московской сенатской конторы в Сыскной приказ было прислано для расследования челобитье московского купца 2-й гильдии Емельяна Юхатова. Тот жаловался, что 23 марта «в ночи» доноситель Каин и с ним «человек пятнадцать и больше» ворвались в его дом, разбив окно. Самого хозяина дома не оказалось (он гостил у протоколиста Ивана Плавильщикова), но два его работника были избиты, а всё имущество разграблено. Каин с товарищами прихватили «десять оленей деланных», «десять замшей», «два гнезда рубах», «два окорока, которые повешены были в чердаке», и пр. Однако в Сыскном приказе Каина по этому делу даже не допросили. Только 9 сентября было вынесено решение, что купцу Юхатову «в приезде к нему помянутого доносителя Ивана Каина в дом, в грабеже и в других обидах ведаться с тем Каином судом»[625] (то есть судьи Сыскного приказа посчитали, что это дело относится к разряду «судных», а не «сыскных», а значит, решаться должно в Судном приказе). Так это дело и завершилось. Уже будучи под следствием, Каин на одном из допросов рассказал, что с купцом помирился: «…сошедчи он, Каин, в доме купца Алексея Алексеева с вышеписанным Емельяном Юхатовым при купецком человеке Федоре Алексееве, а того Алексеева брате родном, спрашивал у него, Юхатова, на сколько имянно по цене во время приезду ево, Каинова, к нему пропало, на что де он, Юхатов, при означенном Алексееве объявил, что у него пропало по цене на пять рублев да убытков ему от того дела стало двадцать рублев, ис которых де он, Юхатов, за старание по тому делу дал сенатской конторы прокурору Щербинину десять рублев да графа Петра Борисова сына Шереметьева управителю Федору Звереву десять же рублев, которые де деньги он, Каин, заплатить ему, Юхатову, и обещался. И тогда ж де пошли они все трое в Сыскной приказ и присутствующим… о том, что они помирились, объявили, которые де им сказали, когда они помирились, то уже им до того и дела нет»[626]. Отметим, что столь подробное описание картины примирения двух тяжущихся в стенах приказа является редким, если не уникальным.

Все эти инциденты, несомненно, подрывали доверие к доносителю. Недовольство Каином постепенно накапливалось даже в стенах самого Сыскного приказа. Об этом свидетельствует инструкция обер-офицеру от 11 ноября 1748 года, в которой, между прочим, говорилось: «…когда доноситель Каин будет объявлять, что ему надлежит для поимки сколько солдат, то спрося присудствующих, а в [их] небытность дежурного секретаря, и дежурному секретарю спросить тайно доносителя, куда иттить, и в какие домы, и за какими людьми, чтобы в том от него, доносителя, знатным людям каким страхов и бещинства не нанесено было, и не вне ль Москвы, и ежели подлежит той посылке быть, того часу потребное число солдат посылать, и с ними ундер-офицер или капрал с таким наставлением, чтоб которых он, доноситель Каин, будет показывать, тех брать и содержать, чтоб их не упустить, и приводить прямо в Сыскной приказ… и х доносителю Каину в дом не водить, ибо от оного доносителя многие продерзости явились, что он перво к себе водит… Посланной з доносителем команде обер-офицеру приказывать… будучи ему и команде при взятье тех по указыванью доносителем колодников, в которых домех взяты будут, обид и разорения и грабежа никакого не учинить, и доноситель бы во взятых домех грабежа не учинил же… и смотреть, чтоб ис того дому чего не вывезено было, также и доносителя, как во взятках, и грабеже, и разорениях не быть послушным»[627].

Но неизвестно, сколь долго продолжалась бы деятельность официального доносителя Сыскного приказа, а вместе с ней и его бесчинства, если бы не стечение следующих обстоятельств.

В начале 1749 года императрица Елизавета Петровна вместе со своим двором пребывала в Москве. В числе высокопоставленных чиновников при государыне находился и генерал-полицмейстер А. Д. Татищев. Очередная челобитная на Каина, написанная солдатом Федором Тарасовым, 20 января попала Татищеву лично в руки. Солдат рассказал, что 17 января в его дом за Никитскими воротами приходила посланная от Каина «женка» Авдотья Степанова, которая у ворот разговаривала с его пятнадцатилетней дочерью Аграфеной, а некоторое время спустя девушка из дома ушла и пропала. После двух дней бесплодных поисков отчаявшийся отец отправил переплетчика Филиппа Александрова, его жену Дарью Дорофееву и «женку» Алену Митрофанову на двор к Каину. В тот момент доносителя дома не было, и посланным удалось побеседовать с его домашними. Жена Каина Ирина Иванова проговорилась, что «слышала, какую-то де солдатскую дочь из-за Никицких ворот увес муж ее, Каин, а куда не знает», а работница «объявила, что ее увезли Каин да банщик Иван Готовцев в село Павшино». Не теряя времени, Федор Тарасов стал хлопотать о подаче прошения. Составить челобитную ему помог канцелярист Московской полицмейстерской канцелярии Николай Будаев, состоявший в ссоре с Иваном Каином. Видимо, именно Будаев сумел подать прошение лично генерал-полицмейстеру, который распорядился немедленно арестовать Каина.

Для ареста были посланы солдаты во главе с офицером, а сопровождал их тот же канцелярист Будаев. (Кстати, на следствии Каин оговорил Будаева в различных преступлениях, а тот в ответ показал: «…оным де всем он, Каин, ево, Будаева, поклепал напрасно, злясь на то, что он, Каин, сведав об нем, Будаеве, о том, яко на него, Каина, о увозе им салдатской дочери от отца ее писал челобитную, потому ж от присудствия для взятья ево, Каина, з дежурным афицером посылан был, которого и взял на дороге. А потом он, Каин, и в задержании в Главной полицыи, как он, Каин, шел в тюрьму, а он, Будаев, попался ему на крылце на встрече, то он, Каин, бранил матерными словами и, уграживая, грыз на него, Будаева, руки свои, и оное видели и слышали купец Иван Козмин, да чесовой Московского шквандрона драгун Иван Милюшин»[628].)

Каин был задержан «на дороге» в Москву, когда возвращался из дворцового села Павшина. Надо думать, для него арест был полной неожиданностью. Вероятно, его многочисленная команда находилась в Москве, поэтому Каин не оказал сопротивления, рассчитывая, что и на этот раз пронесет.

На допросе в полиции доноситель признался, что 17 января «девку Аграфену Федорову… он звал с собой гулять и оная с ним, Каином, ехать из своей воли и намерилась. И он, Каин, взяв с собою свою епанчу лисью да шапку свою ж кунью, надел на нее, чтоб не признали… посадя с собою на наемного извощика, поехал в Новонемецкую слободу в трактирный дом француза Марки Бодвика для питья виноградных питей», где, «взяв белого и меду, пили», а после «с оною девкою чинил блудное дело». Дочь Федора Тарасова «в том во всём против Каинова показания согласно объявила»[629].