Читать книгу "Владыка ледяного сада. В сердце тьмы - Ярослав Гжендович"

По дороге Н’Гома заставил нас продать лошадей.

– В песках они не выживут, – сказал. – Поедете на орнипантах. Только они да бактрианы умеют выживать в эрге. Ну, может, еще онагры. Кони пали бы за пару дней.

Отвел нас к тому, кто без разговоров взял лошадей и заплатил золотом. По четыре дирхама за коня. Это была хорошая цена, но мы понимали, что она означает нынче в Нагильгиле. Кони шли под нож. Превратившись в полоски вяленого мяса, они будут стоить ровно столько, сколько весят в золоте. И все же чувствовали мы себя отвратительно.

Бенкей переносил все это хуже прочих. Выслушал весть с неподвижным лицом, а потом долго гладил своего коня по морде, прижимался к нему и что-то шептал. Когда купец подошел к нему, разведчик внезапно одним движением вынул нож и воткнул его коню за ухо. Жест этот был молниеносен. Животное пало на колени, словно громом пораженное, потом завалилось на бок. Бенкей еще присел подле него, погладил ноздри и без слова отошел, с окровавленным ножом в руке. Проходя, оттолкнул купца плечом так, что тот опрокинулся. Купец встал, поглядел на отходящего разведчика, но не осмелился сказать ни слова.

Бенкей даже не захотел взглянуть на деньги, в конце концов, их забрал для него Крюк. Хебзагал уселся на камне поодаль от нас, повернувшись спиной, и не отзывался, смотря куда-то вдаль.

– Это амитрай, – пояснил Крюк, пряча монеты за пазуху. – Для него конь был как брат. Он не позволил бы, чтобы какой-то хам лупил его животное молотом или перерезал ему глотку. Не подходите к нему. Он в большой обиде. Должен оставаться в одиночестве.

Еще когда шли мы к лагерю Н’Гомы, я видел, несмотря на натянутый на лицо капюшон разведчика, что Бенкей немо плачет.

Лагерь Н’Гомы находился в нескольких часах пути от города, в узком ущелье, по которому протекал ленивый узкий ручеек, не шире струйки воды из перевернутого кувшина, но даже этого хватало, чтобы внизу шумели пальмы и кусты.

Почти все дно яра было заставлено пакетами и свертками, повсюду кружили кебирийцы в коричневых и красных пустынных плащах, ревели бактрианы, поспешно складывались последние шатры.

Надо всем этим время от времени разносился ужасный звук, напоминавший рев трубы, а заканчивавшийся звуком, что бывает от тяжелого фургона, едущего по бревнам.

– Орнипанты, – объяснил Брус. – Ты видал их вблизи?

Я покачал головой.

Я и правда не видел, и мысль о том, что придется на одном из них ехать, вызывала беспокойство. Мне приходилось делать всякое, но я не знал, как справлюсь с таким. Сесть на гигантскую пустынную птицу, способную одним ударом убить скального волка.

И что придется сделать еще? А вот Брус, конечно, казался человеком, повидавшим многое и ездившим на всем, у чего есть ноги.

– Опаснее всего, когда она встает, – заявил Брус. – Потом будет легче.

Когда мы шли дном ущелья, ступая по камням среди кустов и терний, легким казалось вообще все. Ну, война. Ну, придется ехать на орнипанте. Но когда мы вышли на каменистую проплешину, а я увидел одного из кебирийцев, который проехал перед нами на спине орнипанта с копьем в руках, мои ноги просто вросли в землю.

Кебириец сидел словно на крыше дома, высотой в два роста высокого мужчины, а кривой клюв птицы, на котором я бы поместился в длину или даже сумел бы усесться, возносился еще выше. За седлом имелось нечто вроде паланкина, над которым на изогнутых прутьях растянули кожаную крышу. Всадник, выше на голову обычного мужчины, на птице выглядел карликом.

Кебириец подъехал к нам, большие трехпалые лапы ударили в щебень. Моя голова была, может, на уровне колена создания, вряд ли выше. Я ничего не сказал, но понял, что у меня трясутся ноги. От пальцев, заканчивающихся кривыми когтями, до шпоры размером с рог буйвола, что втыкалась в камни сзади, в лапе орнипанта было добрых четыре шага.

Птица кивнула башкой, странные трензеля, оплетающие клюв, звякнули пряжками, после чего клюв раскрылся и послышался глухой рокот, от которого зазвенело в ушах. В лицо дохнул отвратительный смрад, несхожий ни с чем, что я чувствовал ранее.

– Та кхаа! – крикнул кебириец, ударив создание по коленам кончиком копья. – Та кхаа!

Орнипант затоптался на месте, разбрасывая камни, размером с небольшие плоды, дернул башкой и яростно загрохотал. Толстые, как бревна, ноги сложились назад, и птица неохотно присела на землю, придавив небольшое деревце. Мне показалось, что каменистое дно ущелья содрогнулось.

Когда всадник стал слезать со спины орнипанта, я заметил, что стремена двойные и представляют собой лесенку. Иначе не удалось бы залезть на спину птицы, что напоминала гору, поросшую жесткими желтоватыми перьями.

Птица закинула на спину длинную, с высокого человека, шею и повернула голову, таращась на меня глазом размером с хорошую тарелку. Моргнуло синеватое веко. Я сглотнул.

– Это просто, она лишь должна знать, кто главный, – сказал кебириец, вручая мне палицу. Я отступил на полшага. – Иначе начнет брыкаться.

Я представил себе, как орнипант брыкается, и мне сделалось нехорошо.

– «Та кхаа» – сесть, «рахии» – спокойно, «мбайо» – бежать, «хайя» – вперед, «ахима» – быстрее, «кусита» – налево, «хуме» – направо. Стой – «симанга» или «смиии»… – говорил кебириец. – Все просто. А теперь сделаем круг. Садись передо мной, я покажу, как действовать палицей. Легко. Запомнил?

К счастью, впервые я свалился уже при подъеме, поэтому не убился насмерть. Во второй раз я слетел со спины едущей твари, и это было так, будто я падал с крыши, но успел ухватиться за сеть, покрывавшую бока, а затем попасть ногой в стремя.

Это было самое короткое обучение в мире. До начала марша оставался, может, час, а я все еще учился пристегивать огромное, но не слишком тяжелое седло, повторяя по кругу команды: та каа, хайя, симанга…

Когда встаешь, нужно изо всех сил вцепляться в большую торчащую луку с ухватами, но Брус ошибался. Когда тварь садилась, было еще хуже. Когда она опускалась на колени, мне казалось, что я падал на задницу с высокой стены.

В лагере нарастал хаос, на спины бактрианов складывали и привешивали последние тюки, животных начали выстраивать в длинную цепочку, одного за другим.

– Уходим! – орал Н’Гома. Его птица внезапно одним шагом переступила меня, похожая на движущуюся башню. – Ахима н’те!

Когда мне удалось проехать несколько шагов прямо, а затем повернуть, я был горд, будто сделал что-то необычное.

– Назад, вшивая птица! – орал Крюк, яростно размахивая палицей и проносясь мимо меня на идущем трусцой орнипанте, который, похоже, направлялся в Нахильгил.

Мне приказали ехать справа от каравана, в его голове, и держаться в одной третьей корпуса. Идти ровно, не сворачивая. И все.

Бесконечная змейка бактрианов, людей, онагров выходила из ущелья, а я смотрел с птицы, как с вершины башни.