Читать книгу "Парижане. История приключений в Париже - Грэм Робб"

Не считая кузнецов и трактирщиков, которые занимались своим ремеслом вдоль почтовой дороги, жители этих мест оставались такими же темными, как и дикари в далекой колонии. Парижане, знавшие каждый камень в мостовой своего квартала и замечавшие малейшее изменение в повседневной жизни соседа, имели самое смутное представление о жизни людей за пределами столичных бульваров. Обитатели лесов впервые появились в поле зрения парижан накануне революции, когда каждые город и деревня королевства могли выразить свои обиды и недовольство. У жителей деревень, расположенных рядом с лесом Бонди, как оказалось, тоже были свои страхи. Они постоянно находились в опасности умереть голодной смертью. Дороги к местным рынкам были не пригодны для езды по ним на протяжении полугода; лошади, охотничьи собаки, свиньи и кролики богатых землевладельцев уничтожали их посевы, а сами жители несли бремя тяжелых налогов. Жители Ольне-ле-Бонди жаловались, что их собственность не признается: «Кажется только справедливым, чтобы каждый человек был свободен в своей усадьбе и не страдал от вторжений».

Даже на заре индустриального века лесные деревни были нелюбимыми спутниками большого города. Они чувствовали его притяжение, но не тепло. Париж всегда страшился своих пригородов. Эксплуатируя их труд и ресурсы, город пытался держаться от них на расстоянии и даже совершенно упразднять их. В 1548 г. Генрих II приказал, чтобы новые дома в предместьях Парижа были снесены за счет их владельцев. В 1672 г., когда было уже слишком поздно мешать предместьям постепенно пробираться в сельскую местность, все строительство за внешним периметром города было запрещено. Боялись, что Париж постигнет судьба древних городов, которые разрослись до столь огромных размеров, что в них стало невозможно поддерживать порядок. Но богатство и потребности Парижа влекли в него все большие армии чернорабочих-мигрантов. Они прибывали по дорогам, каналам и железным дорогам, которые сходились в столице, как спицы в колесе. Они ремонтировали и обслуживали город, который обращался с ними как с рабами. Когда в 1840-х гг. вокруг Парижа появилось кольцо укреплений, стихийно возникшая зона перенаселенных пригородов быстро заполнила пространство между укреплениями и старой стеной. Чтобы нейтрализовать угрозу общественному порядку, в 1859 г. новые пригороды были включены в черту города. Но он по-прежнему продолжал расти, и каждый год еще одна группа ферм, молочных хозяйств, виноградников и огородов поглощалась этой волной.

Находясь за пределами столицы, деревни Клиши, Ливри, Ольне и Бонди сохраняли свой сельский колорит. Последние разбойники с большой дороги были казнены в 1824 г., да и к этому времени их бизнес стал приносить меньший доход: железные дороги лишили восточную дорогу транспорта, и большинство чужаков, проезжавших через эти деревни, были частью исчезающего мира. Они следовали гораздо более древними маршрутами в поисках помощи, которой современный город не мог им дать. Они приезжали в качестве паломников в лесную часовню Нотр-Дам-дез-Анж, куда в свой день рождения в 1212 г. со вспышкой света с небес спустилась Дева Мария и спасла трех торговцев от разбойников. Обнаружилось, что ручей, протекавший поблизости, обладает чудодейственной целительной силой. Даже когда разбойники стали так же редки, как волки, было легко представить себе эти деревни такими, какими они были тысячу лет назад. На самом деле этот район мог бы полностью избежать поглощения городом, если бы не административное решение, которое сделало лес Бонди местом, которого следовало действительно бояться.

На протяжении веков главные скотобойни и мусорные свалки занимали место, где находилась виселица Монфокон (огромная каменная виселица, построенная в XIII в. во владениях графа Фокона, на которой одновременно могло быть повешено пятьдесят человек. – Пер.) – массивная средневековая башня с зияющими окнами, в каждом из которых на цепи висел труп, терзаемый воронами. По мере разрастания города в сторону нынешнего парка Бют-Шомон (на северо-востоке Парижа. – Пер.) и деревни Ла-Вийет, росло и количество мусора вокруг него, и смрад стал невыносимым. В 1817 г. было принято решение переместить скотобойни в Обервийе, а гниющую гору отбросов – в пользующийся дурной славой лес Бонди. К 1849 г. каждый день из Парижа по каналу Урк стали выходить длинные тяжелые баржи, чтобы сбросить городские экскременты в Бонди.

Лишь спустя несколько лет, в течение которых мусор сплавляли по воде в лес, опасность стала очевидной. Бонди снова стал представлять угрозу на северо-восточном горизонте, словно административное удобство стало нечаянным слугой древнего проклятия. В 1883 г. группа озабоченных граждан предупредила власти о новой угрозе с помощью книги под заглавием «Загрязнение Парижа». Каждый год с наступлением теплой погоды северо-восточные кварталы Парижа окутывал мерзкий смрад. На обложке книги был изображен город, разделенный на двадцать округов. Небольшой черный прямоугольник в правом верхнем углу с надписью «Бонди» подвергал Париж вредоносному излучению. Пять округов, обращенных к Бонди – десятый, одиннадцатый, восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый, – были окрашены черным; другие были серыми или белыми, в зависимости от того, на каком расстоянии они находились от источника инфекции. Внутри книги эта диаграмма появлялась снова, на этот раз вместе с небольшой таблицей, показывающей цифры ежегодной смертности, включая самые высокие показатели в округах, ближе всего расположенных к Бонди, и краткой подписью: «Эта карта говорит сама за себя».

Старый лес Бонди казался жалким в сравнении с современным, который убивал парижан тысячами. «Чистильщики канализационных водостоков, живодеры и промышленные рабочие наводнили Париж и богатеют за его счет». А кем были те смертоносные паразиты, которые жили в губительной для здоровья местности в проржавевших, разрушенных домах, где нормальные люди чувствовали позывы к рвоте, как только делали вдох? Кто-нибудь видел их документы? Согласно этой книге, незарегистрированные рабочие, которые жили за счет городских отбросов, были «мигрантами-иностранцами, главным образом немцами и люксембуржцами сомнительного происхождения»… Было не ясно, то ли угроза Парижу исходит от его собственных нечистот, то ли от чужестранцев, которые их перерабатывали.

В 1911 г., бросив вызов зловонию, один этнолог решил посмотреть, что осталось от старого образа жизни. Он отправился в лес Бонди в годовщину рождения Девы Марии. Там, между деревнями Клиши и Монфермей, он обнаружил паломников, которые по-прежнему стекались к небольшой часовенке Нотр-Дам-дез-Анж. Но древние традиции были заражены – или так показалось этнологу – тем, что он принял за современный мир. Нигде не бросалась в глаза простая набожность средневековых крестьян. Тошнотворный запах жареной пищи висел над деревянными лачугами, в которых разместились паломники, а многих верующих вдохновляло явно что-то другое, но не религиозное усердие: «Можно быть совершенно уверенным в том, что для большинства из тысяч людей, которые посещают часовню, вода чудодейственного источника не является главным источником питья». Сама часовня недавно была ограблена, что, по-видимому, доказывало, что ничего святого уже не осталось.

Несмотря на разрастание огромного соседа, изменения на северо-восточные холмы пришли медленно. По мере того как вредоносные запахи уступали современным технологиям, все большие части леса стали делиться на участки и продаваться парижским торговцам, ищущим недорогие дома в уединенных уголках «за городом». Они привезли с собой грабли и секаторы, а также пролетарские идеалы и организации. Когда старая иерархия землевладелец – крестьянин распалась, деревни стали частью «красного пояса» социалистических и радикальных советов, которые стали представлять еще одну угрозу безопасности Парижа. И все же сельскохозяйственное прошлое держало цепко, и даже с началом Второй мировой войны владелец одного из таких скромных земельных участков мог собирать для своих розовых кустов навоз от коров, которые бродили по главным улицам Ливри и Клиши.