Читать книгу "Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - Франсина-Доминик Лиштенан"

Современники отмечали с беспокойством, что русские принесли с собой присущую им тягу к пышности, что привело к порче нравов населения, до той поры настроенного довольно пуритански. Порча эта распространялась с пугающей быстротой: численность фальшивомонетчиков, воров, сводников и проституток во все годы русской оккупации непрестанно росла. Шефнер, шокированный крайней вольностью поведения, свойственной женам русских офицеров, в том числе самых высокопоставленных, боялся, как бы их пример не привел к тому, что дочери прусской знати и горожан эмансипируются тоже. И впрямь появление русских во многом изменило положение местных женщин. Тот же автор с горечью отмечал, что их уж теперь «так запросто не принудишь»; русские офицеры и адъютанты приятной наружности не только приглашали их на танец, но и пускали в ход все мыслимое искусство куртуазии. Григорий Орлов, будущий любовник Екатерины II, похоже, разбил в тех краях немало сердец. Вопреки запрету властей было заключено несколько смешанных браков; невесте неминуемо приходилось менять конфессию, и свадебная церемония происходила в православной церкви.

Русские офицеры выставляли свое богатство напоказ, они вели роскошную жизнь, распространяли французские гастрономические изыски, пили пунш, кофе и чай, успевшие войти в обиход высшего общества Санкт-Петербурга. Вслед за ними прусские дворяне, буржуа и поселяне стали обращать больше внимания на свою наружность, и даже конская сбруя теперь выглядела по последней моде. Что до русских, они, в свою очередь, открыли для себя картофель, причем по незнанию, как его готовить, да и от обжорства многие всерьез занемогли, было даже несколько смертельных случаев. Оккупанты обратили также внимание на особые свойства янтаря: в 1760 году эту драгоценную смолу доставляли в Зимний дворец целыми ящиками. Судя по всему, такое решение было принято в масонских кругах: Корф поручил транспортировку одному из «братьев», голландскому лейтенанту Хейндрику фон Кейсеру. Ему помогал в этом молодой завсегдатай лож, студент Теодор Готлиб Гиппель, оставивший исключительно любопытные воспоминания о своем путешествии.

Казалось, завоевателям удалось своим деликатным обхождением обмануть жителей Восточной Пруссии настолько, что они и думать забыли о своем короле. В частных письмах даже сам Фридрих II признавал, что «медведи» ведут себя прилично. По мнению Архенгольца, сомнений не оставалось: «Русские считают провинцию своей собственностью и намерены после заключения мира прибрать ее к рукам». Ходили и другие слухи: мол, Елизавете придется уступить Восточную Пруссию или хотя бы ее часть Польше, чтобы таким образом возместить польскому королю, который одновременно является курфюрстом Саксонии, ущерб, причиненный действиями разгневанного Фридриха. После падения Дрездена, и особенно — с февраля 1757 года, граф Генрих фон Брюль, премьер-министр саксонского курфюрста, посылал в российский военный совет депеши подобного содержания. Бестужев ловко увиливал от ответа, он не мог удовлетворить эти притязания, поскольку австрийцы и в мыслях не имели аннексировать прусские территории. К тому же на карту была поставлена честь Елизаветы — не затем она завоевала Кенигсберг, чтобы уступить его другому.

Аппетиты русских вызывали тревогу в придворных кругах Европы. Царица вступила в коалицию, чтобы обуздать Фридриха и позволить Вене получить обратно Силезию; о завоеваниях, рассчитанных на длительное время, с ее стороны никогда и речи не было. После сражения под Кунерсдорфом (30 июля 1759 года[21]) новый слух привел в уныние коронованных особ, в первую очередь Людовика XV: Россия обменяет Восточную Пруссию на земли Западной Украины вплоть до Днестра. По другой версии, возникшей со времени подписания Версальского договора, Восточная Пруссия отойдет под власть Варшавы в обмен на Курляндию и земли, расположенные вдоль общей с Россией северной границы. Это позволит России главенствовать в торговых делах на Леванте благодаря контролю над грузоперевозками по Черному и Балтийскому морям. Укрепившись таким образом, Россия станет угрожать владениям Порты на Балканах и ослабит султана, старинного союзника Франции на юго-востоке.

Итак, политика императрицы внушала недоверие: вероятная аннексия этих многоконфессиональных регионов, расположенных возле западных границ России, даст ей возможность воздвигнуть там бастионы православия. Была и еще одна гипотеза: Восточная Пруссия войдет в состав империи; Польша в этом случае не останется целостной — иные поговаривали уже и о разделе ее территории. Отношения между Версалем и Санкт-Петербургом были отравлены этими подозрениями, но союзники не могли обойтись без русской армии. Напряженность возрастала день ото дня; члены Конференции отказывались возобновлять переговоры относительно стратегий, которые надобно принять на вооружение в борьбе с противником, и угрожали вообще выйти из альянса с Францией и Австрией. К тому же Фридрих не остался глухим ко всем этим слухам, он принялся интриговать в пользу расширения российской территории за счет Украины. Он давал понять, что был бы готов способствовать этому предприятию, если бы Елизавета захотела подписать с ним сепаратный мирный договор. Мария Терезия и Кауниц, опасаясь потерять свое православное меньшинство, разработали другой план: предложить великому князю Петру, наследнику русского престола, Восточную Пруссию в обмен на его голштейнские владения, соблазняющие Данию. Но этот проект тотчас был отвергнут. Ни для кого не оставалось тайной восхищение, которое будущий Петр III питал к прусскому королю, а подобные переговоры могли привести к рискованному сближению этих двоих в момент, когда Европа боялась за здоровье Елизаветы.

Но отказалась ли Россия от своих замыслов аннексии под давлением союзников? Ужесточение русской политики после оккупации Берлина в 1759 году доказывает обратное. 7 января 1760 года саксонский советник Прассе писал из Петербурга, что Россия из стратегических соображений намерена сохранить за собой Кенигсберг и Мемель, поскольку их порты могут принимать фрегаты и галеры. Конвенция между Россией и Австрией, подписанная в Санкт-Петербурге 21 марта 1760 года, содержала особый секретный пункт, где шла речь о разделе территорий. Елизавета и Мария Терезия обещали друг другу «обоюдно и самым торжественным образом», что императрица-королева снова получит во владение Силезию и графство Глац. Прусское королевство, «ныне завоеванное армиями ее величества императрицы Всероссийской», отойдет к последней в качестве справедливой компенсации за ущерб, причиненный войной, и за все то, что было ею сделано «во имя общего благородного дела». Этот пункт войдет в силу при условии, что Австрия получит территории, упомянутые выше. Дополнительная декларация, датированная тем же днем, уточняла, что Россия оставляет за собой право в будущем принять в отношении королевства Прусского такие меры, какие будут равным образом приятны и для него, и для республики Польской. Елизавета никогда не планировала никаких территориальных уступок в пользу Польши. Основной текст декларации подчеркивает ее «в высшей степени обоснованное» право сохранить свои завоевания. Отдельный пункт посвящен Саксонии: она, ослабленная Фридрихом, должна возвратить себе все курфюршеские владения. Что до короля Польши, ему было предложено делать все необходимое, чтобы «содействовать усилиям двух императорских дворов». Его задача состояла в том, чтобы пропускать через свою территорию русские войска и поддерживать их. Долго ли царица собирается удерживать Кенигсберг и его страну или все это лишь на время, чтобы смягчить ущерб, нанесенный войной? Провинция была обескровлена — следовательно, за ее аннексией стоял геополитический расчет в чистом виде. Но надобно прибавить сюда и привлекательность Кенигсберга с точки зрения его научного и культурного престижа, порукой тому интерес русских к интеллектуальной жизни этого города. Сведение прусского королевства к одному лишь курфюршеству Бранденбургскому позволяло Елизавете присоединить к своим многочисленным титулам еще один — «царица Прусская»: ее тщеславной и мстительной душе было трудно отказаться от такой чести.