Читать книгу "Хищная книга - Мариус Брилл"

— Так ты меня не застрелишь?

— Если бы я собирался тебя застрелить, я бы давно это сделал, и мы оба смогли бы хоть немного отдохнуть.

— Ты жуткий маньяк, ты это знаешь?

— Знаю. На моей работе это неизбежно.

Миранда представила себе возвращение к тому, с чего все это началось — та же самая работа, О’Шейник, демонстрация гигиенических прокладок, ее комнатка под крышей. Но все это уже никогда не будет прежним, потому что этот ублюдок украл у нее ее мечты. Все это было более-менее сносно, пока она могла нафантазировать себе какой-то выход в другую жизнь. Но вернуться к этому беспросветному существованию без единого солнечного лучика надежды? Тогда все покажется бессмысленным.

— Как нам попасть в Америку? Я не думаю, что твое начальство позволило бы нам просто улететь из аэропорта Венеции, ведь так?

— Ты хочешь сказать, что ты со мной?

— Этого я не говорила. Я просто спрашиваю, как ты намерен это осуществить? — И действительно, Миранда была далека от согласия. Отказаться от всего, возможно даже от самой себя, сломя голову бежать с Джеймсом Бондом-младшим, если не с самым запутавшимся в жизни идиотом, только для того, чтобы сменить палату во всемирном бедламе, — это выходило за всякие пределы ее представлений о допустимом риске.

— Ляпис где-то поставил машину на стоянку, мы доедем на ней до Бильбао. Там найдем контейнеровоз, в ближайшие две недели направляющийся в Северную Каролину. И на нем будем мы.

— Ты будешь на нем.

— Миранда, пожалуйста, я понимаю, как это трудно, но давай будем ехать по прерии к солнцу, мы будем вместе и попробуем исправить все, что я испортил.

Он казался слишком убедительным. Не начал ли он еще одну игру? Церковь теперь прямо-таки сияла в ярких лучах нового дня. Фердинанд встал и предложил Миранде свою руку. Рука об руку они постояли перед алтарем, словно на безмолвном венчании. Эхо былого восторга кружило вокруг нее, и в голове звучало только одно: да, да, да. Фердинанд поцеловал Миранду, крепко, точно запечатлел их договор. Потом, повернувшись, он повел ее по проходу, и Миранде явственно слышалась органная музыка.

Снаружи, на выходящей к каналу площади, был Гвидо. Сидел около своей гондолы.

— Гвидо, — позвал Фердинанд, — мы готовы.

Пока они шли через площадь в теплых лучах восходящего солнца, в сознание начала просачиваться реальность. С каждым новым шагом к лодке Миранду все больше и больше пугало то, что она делает, на что она решилась во мраке ночной церкви. Уже у кромки воды она увидела на гондоле их багаж, аккуратно сложенный и привязанный, рядом с довольно злобным на вид лобстером, хватающимся за прутья своей плетеной тюрьмы.

— Половина сейчас и половина, когда я верну гондолу, — сказал Фердинанд, вкладывая пачку больших банкнот в широкие ладони Гвидо.

Фердинанд прыгнул в лодку; а солнце взошло уже высоко и слепило Миранде глаза. Он протянул руку, чтобы помочь ей спуститься. Вдоль канала потянуло прохладным бризом, и Миранда обхватила себя руками. Взглянула на Гвидо, пересчитывающего деньги, и на протягивающего к ней руку Фердинанда.

— Нет. Нет, я не могу, — сказала она. — Это уже чересчур, я хочу домой. Я собираюсь поехать домой. А ты отчаливай. Оставь меня здесь. Я сама найду дорогу. Спасибо, но, — Миранда встряхнула головой в разгорающемся солнечном свете, — я не смогу, Фердинанд. Мне нужна стабильность. Мне нужно, чтобы все было устойчиво. А это все слишком безумно.

Фердинанд смотрел на нее.

— Пожалуйста, — сказал он, едва ли не жалобно.

— Скоро тебя начнут искать. — Ее сердце опять разрывалось. — Беги. Удачи тебе. С Богом. Давай, в общем.

Фердинанд покачал головой:

— Я не хочу бежать без тебя. Ты это знаешь.

Миранда кивнула:

— Знаю. Да, я знаю. Ты сказал мне правду.

И глядя в эти глаза, прощаясь с ними, она понимала, что все правильно.

— Это просто не для меня. С безрассудствами покончено. Больше никаких психов и никаких приключений. Небольшой полуособнячок на родине. Со мной все будет хорошо. — Миранда отвернулась от него, почувствовав, что ее глаза наполняются слезами. Голова ее поникла, она тихо прошептала: — Пожалуйста. Пожалуйста, уходи.

Когда от слез она уже не видела собственных ног, она услышала, как ее чемоданчик выгрузили на пристань.

— Миранда, — сказал Фердинанд, — пожалуйста…

— Уходи. Уходи. Почему ты не уходишь? — заплакала она.

— Сим-салабим, Миранда.

Она услышала неторопливые всплески воды от весла и скрип дерева в уключине. Всплеск за всплеском звук угасал, и когда Миранда снова повернулась в сторону канала, Фердинанд уже был далеко, под мостом, выходящим в лагуну, его черный силуэт с ритмично движущимся веслом медленно исчезал в тающей утренней дымке.

Вертикаль страсти

Теория заговора

Глава девятая

ВООБРАЖЕНИЕ

Я пошел на базар, где птиц продают,

И птиц я купил

Для тебя,

Любимая.

Я пошел на базар, где цветы продают,

И цветы я купил

Для тебя,

Любимая.

Я пошел на базар, где железный лом продают,

И цепи купил я,

Тяжелые цепи

Для тебя,

Любимая.

А потом я пошел на базар, где рабынь продают,

И тебя я искал,

Но тебя не нашел я,

Моя любимая.

Жак Превер (1900–1977).

«Для тебя, любимая»[54]

ВОЗМОЖНО, ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО Я СЛИШКОМ СУРОВО ГОВОРЮ о любви. Может быть, вам показалось, что я чересчур сосредоточен на ее негативных сторонах, игнорируя ее благородные достоинства. Вполне понятно, если вы считаете любовь слишком многозначным словом, слишком обширной темой, слишком загадочным явлением, чтобы поддаваться рассудочному анализу и определению. Да и могло ли быть иначе? Столетиями мы верили, что пытаться препарировать разнообразные проявления любви — все равно что стараться обуздать ветер, удержать луну в лужице или выловить звезды рыбацкой сетью.

И даже если это было бы возможно, кто станет этим заниматься? Разве такого рода явления природы не тем прекрасней, что далеки от нас, что их нельзя потрогать руками? Разве не восхищают они нас именно своей недоступностью, своей неукротимой мощью, своей таинственностью?

Да, совершенно верно, вот это их влияние на наше воображение и делает их такими чарующими, такими завораживающими, такими неотразимыми. Любовь, как видно, обитает в царстве воображения, поскольку выходит за пределы материального, эмпирического мира, она невещественна, не поддается определению и количественному анализу, она связана с нашим воображением, и через наше собственное мышление превращает нас в покорных рабов гораздо вернее, чем смог бы этого добиться любой деспот с реальными бичами и кандалами. Мы можем разорвать стальные оковы, но кто возьмет приступом парящие в нашем воображении воздушные замки?