Читать книгу "Захват Московии - Михаил Гиголашвили"

Павел Иванович взял половинку огурчика.

— А это грузин один, дружок Сталина… — Это меня удивило: как, еще один грузин?

Максимыч тоже внимательно слушал, только заметил, что по-бусурмански «Грузия» будет «Гюрджистан».

— Стан? Гурджи? — Сколько же названий у этой мифической страны? Полковник говорил, что настоящее имя — вообще другое, что-то типа Карт… Вело…

А Павел Иванович тряхнул жировой мотнёй:

— Ну а я что говорю? — и рассказал, что настоящую фамилию этого великого человека никто не знает, но знают, что он родился в деревне Гурджаани: — Вот, еще вино было, помнишь?

— Как не помнить, сухарь, белое, мы его на море всегда пили, — отозвался Максимыч.

— Правильно. Поэтому и назвали его Гурджиев. А учил ся он вместе со Сталиным в Тифлисской духовной семинарии, жил в одной комнате и даже, говорят, со Сталиным вместе экипажи грабил…

Я удивился:

— Сталин? Грабила? Цап-царап?

Павел Иванович охотно объяснил:

— Сталин вначале разбойником был, абреком, деньги для большевиков доставал… Банки, почты, инкассаторов брал… Ну, и этот, Гурджиев, с ним… А потом Сталин в революцию подался, стал генсеком, а Гурджиев ушёл в Тибет, стал дервишем…

— Откуда вам это знать? — спросил я.

— А передача недавно по «РТР-Планете» была — «Загадки Третьего рейха», там всё и говорилось. И про Туле, и про Гурджиева.

Всё знают эти люди! Ну кто сейчас помнит об этом обществе? А именно оттуда вышел весь нацизм, и Аненербе тоже, о котором так хорошо рассказывал Максимыч в прошлый раз… палка Иоанна Крестителя… бельё мешать… А тут, оказывается, Грузия вертит миром! Один из Кремля, другой — из Тибета… В одной комнате жили, грабили…

А Павел Иванович обстоятельно пересказывал слышанную по ТВ любимую притчу Гурджиева о том, как один богатый и жадный чародей имел большие стада и не желал тратиться на огораживание пастбищ, отчего баранта терялась и разбегалась, опасаясь за свои шкуры и мясо. Тогда чародей внушил баранам, что они бессмертны, а сдирание шкуры полезно для их здоровья, вожакам же внушил, что они — львы и орлы, и после этого настало беззаботное время: бараны шли туда, куда их вели вожаки, и не представляли себе другой жизни, кроме как в стаде, спокойно ожидая, когда чародей острижет или перережет их.

— Вот и доигрались. У Геббельса в поместье было кресло из человеческих костей! И Библия в переплете из человеческой кожи… Безобразие!

Я — молчок в тряпучок: что говорить-сказать? У Сталина такого кресла не было. Наоборот, была в Кремле церковь, где он каждый день, утром и вечером, молился (так Самумыч рассказывал). Но какие люди-людо-воды!

Принос горячих пельменей в сметане совпал с приездом Мишани, который спешно втащил в комнату несколько пакетов и положил на стол деньги со словами:

— Вот сдача, а я пошёл, гости ждут!

— Спасибо, Мишаня! — сказал Максимыч и подтащил пакеты на середину комнаты, а я спросил у Павла Ивановича, почему он говорит, что этот Гурджиев выдумал свастику? Насколько я знаю, свастику, как эмблему для Thulle, предложил Фридрих Крон в 1918 году, и свастика означает на санскрите буквально «суасти» — «быть добру».

Павел Иванович победно усмехнулся:

— Насчет добра не знаю, а Крон предложил обычную свастику, как она у индусов есть, а Гурджиев предложил развернуть её в обратную сторону! Максимыч, у тебя же есть разные свастики? Покажи Фреде, пусть поглядит!

Вот оно что!.. Мне всё это было неизвестно. Вот что знают эти простые люди, победившие Гитлера!

— Я удивлен… знание… столько… я не знаю… Браво!

— А немцам запрещено это знать, вот они и не знают. — Павел Иванович искоса и значительно посмотрел на меня, а Максимыч покопался на полке и положил на стол лист:

— Вот, прошу, у всех народов есть!

Я начал разглядывать рисунки, а Максимыч, принимаясь вытаскивать из пакетов вещи, спросил:

— А как этот Гурджи с немцами снюхался?

Павел Иванович разгладился:

— А в Стамбуле после революции с нацистским мистиком познакомился, Зеботтом каким-то, не помню…

— Зебботендорфер, — подсказал я (это имя в Германии знакомо).

— Вот-вот… Он там этого Зеботта обработал как полагается, обучил всяким штучкам-дрючкам, ну а тот потом всё это в Германию завёз. В этом Туле в основном баварцы были, нет?

— Да, баварцы, — признался я. — Всюду баварцы… Эти Туле… вначале мифы, старина… потом дрючки-тучки…

— Да, а потом до такого зверства дошло… Ну, этого Зеботта Гитлер тоже в покое не оставил, арестовал. А Гурджиев от них сбежал и в Париже школу дервишей открыл… Знаете, дервиши? Крутятся так, в трансе?.. И как-то странно кончил: то ли под трамвай, то ли под велосипед попал…

Максимыч подал мне ботинки на негнущейся резиновой подошве:

— Вот тебе и на… Фредя, а ну померьте!

Ничего как будто. Только жмут немного. Максимыч решил:

— Это от водки ноги опухли, завтра отпустит… — и забросил мои тапочки в сумку: — Пригодятся ещё!

Чтобы примерить штаны, я отошёл в сторонку. Оказались длинны и велики, спадали.

— Это мы мигом! Укоротим! Сымайте! Галя! Галина! На, подруби штаны для Фреди. — Он подал штаны голове, вглянувшей в дверную щель.

— Не надо рубить! — испугался я. — Просто так — верт, верт, — показал руками (в голове уже изрядно ходил туман).

— Да, понятно, не переживайте, сделаем…

Вот с курткой было плохо — мала: хотя на этикетке и стояло «54», но рукава — чуть ниже локтей, борта не сходятся, змейку не застегнуть. Максимыч качал головой:

— Я же говорил, на размер больше брать… А давай я вам мою куртку дам, разношенную, а эту себе возьму, — предложил вдруг он и принёс потёртую, видавшую пейзажи куртку, вынул из кармана разную мелочь. Я надел. Было нормально. Ему тоже подошла новая куртка, он так и остался сидеть в ней, с биркой, закинутой на спину.

Скоро в комнате появилась молодая женщина с очередной порцией пельменей и готовыми штанами, рядом с ней приковылял Митяша и залез к деду на колени. Я подождал, пока она вышла, напялил штаны — в длину хорошо, в бёдрах великоваты. Да что делать… Пояс затянуть.

— Ну, одели-обули, главное. Деньги спрячьте, чтоб ребёнок не взял… Всё хватает…

— Ребёнок не возьмёт, смотри, чтобы взрослые не позарились, — туманно протянул Павел Иванович и разлил: — Ну, еще раз за Митяшу! Расти большой!

— Спласиба, — ответил малыш и открыл рот, куда тут же получил от деда кусочек сыра и от удовольствия начал стукать двумя руками по столу.