Читать книгу "Чертовар - Евгений Витковский"

Тимофей Лабуда, старший брат неосмотрительно принесенных в жертву Кавелей-близнецов, из боевой метательной позы разогнулся. Наверное, он покраснел бы, если б умел, но и впрямь — нашел в кого металл метать. Если бросаться кусачими звездочками в чертоваров, никаких высоких технологий не напасешься.

— Ладно уж, — произнес он хриплым, хотя и тонким голосом, — Он давно бы копыта уже откинуть должен, а все держится. Силища — как в Распутине! Тот, рассказывают, уже под лед на Неве спущен был, а все-таки руку выпростал и ею, рукою этою, еще воспоминания успел написать. Этот тоже от яда умирает, умирает, а все не умрет никак. Вот и не хочу я, чтобы он… воспоминания здоровой рукой сочинял. Он братьев мне должен. Двоих.

— И что ж ты с ним теперь делать будешь? — с интересом спросил Богдан, — Если что интересное надумал, так я тебе отдам его. Вообще-то я плесень везу… ну, больного черта по вашему — и хочу ему эту сволочь как лекарство прописать. Вроде как вместо пенициллина. На рог моему черту его надену, пусть так по морозцу побегают. А?

Тимофей счел, что и так уже слишком много слов сказал, и отвернулся. «Союзником больше» — подумал чертовар. Судя по вибрации пола, «Солодка» уже набрал должную высоту, а поскольку летали «Хме» на высоте свыше двадцати верст, получалось, что от Арясинских Хреней до Заплесецких — только взлететь и сесть. Это вам не из Гренландии в Антарктиду с маркитантскими рейсами мотаться. Тут уже и при Иване Четвертом, бывшем Грозном, Русь была. А тогда что далеко-то было? Разве Сибирь… Да и та не очень далеко лежала. Там лежала, надо думать, где и теперь лежит.

Но для перелетной маркитантской лавки «Солодка-новгородец» от Арясинщины до Холмогорщины с Плесецковщиной было отнюдь не пять минут лету — прежде всего из-за громоздкости возглавляемого Вячеславой Михайловной перелетного сельпо, а также и по необходимости соблюдать самую минимальную степень незримости: отнюдь не каждая крылатая ракета на Руси была сейчас поставлена в известность о том, что лупить в брюхо этот самый транспортник без единого опознавательного знака она не обязана. Аккуратнейшим образом подаваемые с земли сигналы медленно уводили «Солодку» с непокорившегося Арясину при князе Изяславе Маломущем Кашина на Весьегонск, в нижней части герба которого больше двухсот лет тому назад было отражено то важнейшее, чем славен этот город, а именно «рак черный в золотом поле, которыми воды, окружающие сей город, весьма изобилуют»; от Весьегонска «Солодка» двигался на Шексну, некогда с помощью золотой стерляди воспетую великим русским поэтом Державиным, далее на Тотьму, известную как родина основателя столицы Русской Америки Форта Росс Ивана Кускова, а еще далее — почти прямо на север, в Архангельскую губернию, на Вельск, знаменитый уже одним лишь тем, что в летописях он упоминается десятью годами ранее, чем Москва, и лишь оттуда прямиком маршрут лежал в район космодрома Плесецк, где «Солодку» ждали просвещенные государевы люди, чинами не ниже майоров.

Когда декабрь на носу, то в Архангельской губернии известно одно лишь природное освещение, называется оно «северное сияние», и с известным коктейлем связано ассоциациями разве что у тех, кто либо одного никогда не видел, либо другого никогда не пробовал. «Солодка-новгородец» для стороннего взгляда походил на самолет не больше, чем тарелка на гусятницу. Между тем конечная цель «Солодки» была чрезвычайно близка, и посадочными сигналами ее руководили майоры отнюдь не из Плесецка; ориентиры Юлиане Кавелевне и ее безымянному штурману давал геостационарный спутник над Дебрью и непосредственно связанные с ним электронщики Кавеля «Истинного», давно с потрохами продавшие своего пахана. А пахан, нахлеставшись от непроходящей боли в руке тяжелого самогона, спал в своей конуре под присмотром горбуна Логгина Ивановича, знать не зная, что за такие страшные гуси опускаются на него с небес в перелетной гусятнице «Солодка-новгородец».

Садится в районе Дебри было вообще-то некуда: майоры-электронщики посадочную площадку подготовить не смогли бы, даже если б за неделю вперед упоили весь «корабль», а иной помощи от них, кроме поддержания посадочного луча для «Солодки», быть не могло. Конечно, все оставшиеся от покойного «Перекопа» «Родониты» они давно разобрали на запчасти и собрали, придав им порядок, несовместимый с рабочей формой. Конечно, всем кокаинщикам «корабля» была с вечера подсунута доза кокаина, близкая к летальной, все кофеинщики получили дозу кофеина, после которой с ними можно уже было не считаться, все мескалинщики получили от пуза мескалина, а мухоморщики — по королевской порции мускарина. Бензинщикам с вечера была подана идея пожевать тряпку, смоченную бензином, сторонникам пятновыводителя досталось по флакону именно их любимого снадобья, а эфирщикам перепало по приличной фотокювете с эфиром. Словом, боеспособность «истинных» кавелитов была в эту ночь максимально приближена к абсолютной боенеспособности, вплоть до состояния, в котором «истинным» уже начало мерещиться вот-вот имеющее грянуть откровение: все ж таки Кавель Кавеля… или вот напротив — Кавель Кавеля.

Но и «Солодка-новгородец» — если не переходить на атомное оружие — тоже боевыми ресурсами блистал не слишком. Бомбежка Дебри новозеландскими коммунистами отпала сама по себе, пушки Богданова вездехода могли многое, но если бы у «Истинного» нашлись силы драпануть из-под «Солодки» — только б «Истинного» и видели. В этой ситуации наиболее действенной была тактика нежданного союзника — киллера Тимофея Лабуды. В чем эта тактика заключалась, не знал толком никто, но было хорошо известно, что живым от Тимофея редко кто уходил, а если уходил — то чаще всего жалел, что сумел уйти. Судя по непрерывному воплю, доносившемуся из конуры Истинного, тут имел место именно такой случай.

Сужая кольца концентрической спирали, перелетная маркитантская гусятница «Солодка-новгородец» шла на посадку, норовя при этом все-таки не раздавить припорошенные грязным снегом крыши Дебри. Кто-то в ней верещал, кто-то плакал, кто-то ржал жеребцом, но происходило это скорее от передоза кокаина, героина, мескалина, пятновыводителя, полироля и прочих вещей, необходимых давно подсевшим на любимое снадобье наркоманам. Большинству из подсевших мерещилось, кстати, что с неба грядет сосуд, уж как его там ни называй, пловницей ли, автоклавом или атомным котлом, но полон этот сосуд именно вожделенными наркотиками. Или чем-нибудь еще более прекрасным, таким, что только под большим кайфом, или — кто как выражается — под полной балдой — только и может примерещиться.

Сесть ни на что «Солодка» так и не смог, пришлось ему зависнуть над мигом выгоревшей полянкой; посадочный пандус отнюдь не бесшумно упал в слишком размерзшую грязь. Так провисеть «Солодка» мог около часа, после чего горючего на обратную дорогу ему не хватило бы, ну, да безымянный штурман в майорском чине, от лица лично государя заведовавший экономией стратегического топлива, вполне имел право и не взлетать отсюда никуда, благо космодром Плесецк располагался в двух шагах; именно такое место грядущей дислокации села Дебрь безоговорочно предсказал граф Гораций уже достаточно давно. Конечно, Дебрь от Плесецка была отделена пресловутым болотом Плесецкая Хрень, но не переть же против предсказания: как предвещано, так тому и быть.

Вниз по пандусу, с молодецким гиканьем и свистом, со звоном цыганских семиструнных гитар, с песнями, в которых только и можно было разобрать, что старинное, еще у Соловья-разбойника прямо с девяти дубов перенятое припевание «Ай-нэ-нэ-нэ», стали съезжать «оппели», «феррари» и «испано-сюизы» журавлевской Орды. Молодые черноглазые журавлевцы, покачивая в воздухе снятыми с предохранителей «толстопятовыми», постепенно разворачивались в боевое построение мусульманским полумесяцем, норовя охватить его рогами всю Дебрь. Другие журавлевцы, вооруженные заранее приготовленными трехаршинными ослопами, спрыгивали с капотов машин и разбегались по селу, норовя огреть вдоль позвоночника любого, кто посмел бы дать отсюда дёру, — таковых, к счастью, пока не обнаруживалось — все воинство «Истинного» блаженно пребывало в отпаде, и ничего о высадке враждебного десанта пока не знало. Журавлецы вваливались в избы и под боевой крик «Кавель к Кавелю спешил — Кавель Кавеля решил!» применяли к черепушкам накокаиненных кокаинщиков и накофеиненых кофеинщиков либо краткую прикладотерапию (если под рукой был «толстопятов»), либо «ослопотерапию», либо, если уж ничего подходящего не было под рукой, журавлевцы просто норовили врезать «истинным» по затылку либо кулаком, либо локтем — чтобы даже мысль о возможном сопротивлении не могла закрасться в вышеозначенный затылок.