Читать книгу "Оружие возмездия - Олег Маркеев"

— Что ты гонишь, Малахов? — зло прищурился Злобин.

— На что хочешь побожусь, мент это был. И ксиву нам под нос сунул.

— Ты его никогда раньше не видел?

— Говорил уже, нет. — Малахов принялся раскачиваться взад-вперед на стуле. — Не возьму на себя, хоть убейте, не возьму. Не возьму.

— Кончай маячить! — ровным голосом приказал Злобин.

Малахов время от времени пытался ввести себя в психопатическое состояние, чтобы потом закатить истерику в лучших зековских традициях. Но Злобин на этот прием уже давно не попадался.

— Пойдешь по сокрытию улик в особо опасном преступлении.

Малахов замер, настороженно стрельнул в следователя взглядом.

— А мокруха? — быстро спросил он.

— Не твоя статья, — как о решенном ответил Злобин. Малахов свободной рукой (правую пристегнули наручниками к стулу) смахнул капельку с кончика носа. Пожевал дряблыми губами.

— Говорили верные люди: кто за Злобой сидел, беды не знает. Ты, начальник, по справедливости судишь…

— По справедливости тебя удавить надо, чтобы воздух не портил, — поморщился Злобин. — Ох, ввели бы хоть на полгода военное положение — я бы экологию почистил, на век хватило бы!

— Тебе только дай, начальник! — Малахов испуганно сморгнул.

— Не дают, твое счастье. Демократы говорят, что перевоспитывать надо. Но на этот безнадежный процесс денег они не дают. А лично у меня нет желания сволоту перевоспитывать. Проще и дешевле было бы пристрелить. — Он развернул к Малахову листки протокола, бросил сверху ручку. — Короче, подписывай — и в камеру.

Колян непослушными пальцами сгреб ручку. Нацарапал в углу подпись. Сдвинул лист, прицелился ручкой на нижнюю строчку.

— А читать не будешь? — поинтересовался Злобин.

— Я же за Злобой сижу, — резонно возразил Малахов. Он подписался на предпоследнем листе. — Как сейчас пишут, по-новому или как раньше?

— «С моих слов записано верно, мною прочитано», — устало продиктовал Злобин.

Малахов долго выводил классическую фразу на последнем листе. Положив ручку, поднял заискивающе глаза на Злобина.

— А папироской не угостите, гражданин начальник? — попросил он.

Злобин помедлил, потом придвинул к его краю стола свою пачку.

Малахов кургузыми пальцами неожиданно ловко вытянул сразу три сигареты, сломил фильтры. Наклонился, сунул сигареты в носок.

— Боишься, братва в камере не подогреет? — прокомментировал происходящее Злобин.

Малахов откинулся на спинку стула, выставил в улыбке гнилые зубы.

— До братвы еще дожить надо. А кто меня в одиночке табачком подогреет? — Улыбка исчезла, морщины легли на место, и на лице вновь установилось выражение измордованного жизнью человека. — Посели меня в одиночку, начальник. Слышь, Злобин, как человека прошу, — свистяще прошептал он.

— А путевку в дом отдыха МВД не надо? — холодно усмехнулся Злобин.

— Вилы мне, не ясно? — Малахов приставил к подбородку рогульку из пальцев. — Ну, ты, чо, не догоняешь? Я же по этой мокрухе эпизодом иду. Свой срок возьму, ты не боись… Но я же еще свидетель, так? — Он дрогнул кадыком. — Если менты Черномора грохнули, то, сам понимаешь, они меня под нож уже приговорили. В общей камере отморозки по их наводке меня в момент порешат. Кто же вашего мента беспредельного, кроме меня, опознает?

Злобин задумался, забарабанил пальцами по столешнице. По большому счету, на дальнейшую судьбу Малахова ему было наплевать. Но матерый зек рассчитал верно, жизнь его, подлая хуже некуда, сейчас приобретала для Злобина определенную ценность.

— Первое: от своих показаний не отказываешься, — начал Злобин. — По делу идешь тихо, без выкрутасов.

— На чо хощь побожусь… — с готовностью подхватил Колян.

— Ты Бога, паскуда, не поминай, он с тебя еще свое возьмет, — оборвал его Злобин. Длинно выдохнул, чтобы от глаз отхлынула красная пелена. Успокоившись, продолжил: — Подельнику своему маляву пошлешь, чтобы и он себя прилично вел. Начнет дурика валять и играть в провалы памяти — размажу по стенкам камеры. Сначала его, потом тебя.

Колян втянул голову в плечи, совсем как старая уродливая черепаха. И глаза его от страха сделались стеклянными и бездумными, как у пресмыкающегося.

— И последнее. — Злобин забарабанил пальцами, намеренно затягивая паузу. — Одиночку тебе не дам. Не американский шпион, обойдешься. — Он вскинул ладонь, не дав Коляну возразить. — Молчи и слушай! В камере с тобой будет еще один кадр. Из фраеров. Зовут Гарик. Взят сегодня утром по экономической статье. Будет строить из себя крутого, а ты не верь.

— На зоне чалился? — беззвучно, одними губами спросил Колян.

— Был. Но весь срок прокукарекал.

Морщины на лице Коляна задергались, он издал крякающий смешок.

— Слышь, начальник, а за какие заслуги ты меня в одну хату с козлом сажаешь?

Злобин сжал кулак, и Колян настороженно затих.

— Еще раз выставишь зубы, я разозлюсь окончательно, и разговор перенесем в подвал, — ровным голосом пообещал Злобин. — Я хочу знать все, что делает, говорит и думает Гарик. Даже сколько раз он на очко за ночь ходит. Понял?

— Чего уж тут не понять. — Колян шмыгнул носом. — Как с тобой, начальник, связаться, если что путное узнаю?

— На допрос просись.

Злобин вышел из-за стола, распахнул дверь, поманил сержанта, подпиравшего стену.

— В изолятор. — Он указал на Малахова. — Бумаги на него возьми на столе. Клиент числится за РУБОПом, Твердохлебов позвонит и скажет, в какую хату его поселить.

Пока сержант занимался Малаховым, Злобин прошелся по коридору, разминая ноги и снимая напряжение.

Отделение милиции жило своей суетной жизнью. Более или менее приличные граждане встречались только на этаже паспортного отдела. На остальных, где властвовали обозленные на все опера, витала гнетущая аура горя, насилия и страха. Отделение в страдные дни начала недели всегда напоминало Злобину комбинат по переработке бытового мусора. Все, что спалили, порезали, набили, забили, пропили, раскрошили, вкололи, поставили на кон, подняли на нож, нашли, украли, обнаружили и потеряли граждане района, все доставлялось сюда. Весь мусор, кровь и гниль человеческой жизни через дежурную часть всасывались внутрь и порциями разливались по кабинетам.

— Андрей Ильич! — окликнул Злобина знакомый голос.

У дверей кабинета стоял начальник убойного отдела Жариков, крепкого вида невысокий мужчина. Внешность у него была самая невыразительная, какая и должна быть у хорошего опера. Манерами и речью он уже ничем не отличался от своих клиентов, при случае легко сходил за матерого пахана, на что по неопытности клевали приблатненные малолетки. В глазах у него была та усталость, что поселяется в опере, когда сходит молодой азарт, а до пенсии еще далеко. У нормального человека, как правило, преступления случаются не чаще раза в жизни. Некоторым вообще везет, ни самому, ни близким не довелось побывать в шкуре потерпевшего. У Жарикова дня не проходило без выезда на криминал.