Читать книгу "Моральное животное - Роберт Райт"

Фрейду, конечно, не откажешь в наблюдательности, особенно в том, что касается эмоционального напряжения. Нечто, напоминающее эдипов конфликт между отцом и сыном, действительно может существовать. Но в чем его реальные причины? Мартин Дали и Марго Уилсон предположили, что Фрейд смешал здесь несколько эволюционных механизмов, среди которых, помимо прочего, были те, что связаны с конфликтом поколений, описанным Робертом Триверсом[626]. Когда мальчики достигают половой зрелости, они начинают составлять конкуренцию отцам (особенно в полигиничном обществе, в котором жили наши предки), претендуя на тех же самок, за исключением матери. Даже человекоподобные приматы избегают инцеста, поскольку он часто приводит к рождению нежизнеспособного потомства. В более юном возрасте у мальчика (и у девочки) может возникать конфликт с отцом за внимание матери, но он не будет иметь никакого отношения к сексу. Вернее, сексуальный подтекст, конечно, присутствует, но лишь в том плане, что отец будет стремиться оплодотворить мать, а сын – мешать этому (например, долго не отлучаясь от груди и тем самым задерживая овуляцию).

Подобные эволюционистские теории нередко достаточно спекулятивны и недостаточно проверены, но в отличие от теорий Фрейда они всегда опираются на крепкое основание – четкое понимание процессов эволюции человеческого мозга. Эволюционная психология легла на курс, общие контуры которого четко обозначены и который по мере продвижения будет непрерывно корректироваться в научном дискурсе.

Регуляторы

Для начала стоит определить регуляторы человеческой природы – то общее, что роднит Дарвина со всеми представителями нашего вида. Он в известной степени заботился о родственниках. Стремился к высокому статусу. Стремился к сексу. Старался произвести впечатление на окружающих и понравиться им. Хотел, чтобы его считали хорошим человеком. Заключал союзы и поддерживал их. Старался нейтрализовать конкурентов. Обманывал себя, если это было необходимо для достижения перечисленных выше целей. И испытывал любовь, вожделение, сострадание, почтение, честолюбие, гнев, страх, угрызения совести, вину, благодарность, позор и другие чувства, толкающие людей к этим целям.

Обнаружив у Дарвина (или любого другого человека) эти регуляторы, эволюционист непременно спросит себя: как они у него настроены? Дарвин имел необыкновенно «активную» совесть. Поддерживал союзы с особым старанием. Чересчур беспокоился о том, что о нем думают другие. И так далее.

Откуда берутся эти особенности в настройках? Хороший вопрос. Ответов на него пока маловато, потому что специалисты по психологии развития обходят стороной новую эволюционную парадигму. А между тем направление для поиска ответов очевидно. Молодая, пластичная психика формируется, опираясь на сигналы, которые в древней среде обитания подсказывали, какие поведенческие стратегии с большей вероятностью приведут к распространению генов. Сигналы, по-видимому, отражают две вещи: тип социальной среды, в которую вы приходите, и ваши активы и пассивы, которые вы туда вносите.

Некоторые сигналы передаются через семью. Фрейд был прав, полагая, что родственники, и особенно родители, оказывают огромное влияние на формирующуюся психику. Он также был прав, полагая, что родители не абсолютно добры и могут находиться в состоянии глубокого конфликта со своими детьми. Теория межпоколенческого конфликта Триверса предполагает, что тонкая настройка психики может отчасти осуществляться в генетических интересах настройщика (родителя), а не настраиваемого (ребенка). Распутать клубок двух типов влияния – обучения и эксплуатации – нелегкая задача. А в случае Дарвина это особенно трудно, поскольку некоторые примечательные черты его характера – преклонение перед авторитетами и жестокие угрызения совести, – будучи полезны всему социуму, могут быть невыгодны родственникам.

Если поведенческие психологи решат использовать новую парадигму для изучения психического и эмоционального развития человека, то им придется отказаться от одного предположения, неявно присутствующего в рассуждениях Фрейда и всех психиатров вообще (а следовательно, и всех нас) – предположения, будто боль является симптомом чего-то противоестественного, ненормального, признаком того, что что-то пошло не так. Как подчеркивал эволюционный психиатр Рэндольф Нессе, боль – часть замысла естественного отбора (это, конечно, вовсе не означает, что она благо)[627]. Те черты, которые сделали Дарвина эффективным животным (его сверхактивная совесть, постоянная самокритичность, жажда утешения, преувеличенное почтение к авторитетам), доставляли ему огромную боль. Если и вправду отец Дарвина, как считается, культивировал эту боль, то вопрос «что за демоны заставляли его это делать», возможно, отпадет сам собой (если, конечно, вы не ответите на него: «гены, точные, как швейцарские часы»). Более того, не исключено, что ошибкой будет полагать, будто молодой Дарвин сам в каком-то смысле не поощрял это болезненное влияние. Люди вполне могут быть рассчитаны на то, чтобы воспринимать болезненное руководство, если оно способствует распространению генов (или, по крайней мере, способствовало в древних условиях). Многие явления, которые на первый взгляд напоминают родительскую жестокость, на самом деле не могут быть отнесены к межпоколенческому конфликту по Триверсу.

Одно из болезненных состояний Дарвина, которое можно будет проанализировать и понять, только если прекратить рассматривать его как противоестественное, – его беспощадная неуверенность в себе. Возможно, в древности она была оправданна, поскольку помогала человеку найти обходные пути, если он был неспособен подняться по социальной лестнице классическими способами (при помощи физической силы, приятной внешности, обаяния). Такой человек мог, например, попробовать подняться за счет увеличения вкладов в рамках реципрокного альтруизма, отсюда и чувствительная совесть, и хроническая боязнь не понравиться. Стереотипные образы надменного и бесцеремонного качка и заискивающего, почтительного хлюпика, несомненно, преувеличены, но они отражают статистически достоверную корреляцию и, вероятно, имеют эволюционный смысл. И случай Дарвина они описывают довольно верно. Он был мальчик не маленький, но неуклюжий и замкнутый и в начальной школе, по его собственному признанию, «не мог собраться с духом, чтобы поссориться»[628]. И хотя некоторые воспринимали его сдержанность как проявление надменности, большинство все же считало его добряком. «Ему нравилось маленькими услугами доставлять радость своим товарищам», – вспоминал о Дарвине одноклассник[629]. И капитан Фицрой позже поражался тому, как он умеет «с любым подружиться»[630].

Въедливое самокопание также могло развиться в результате раннего социального разочарования. Дети, не имеющие природных данных для достижения высокого статуса, могут постараться компенсировать это путем накопления знаний, особенно если у них есть к этому способности. Дарвин сумел переплавить неуверенность в своих интеллектуальных силах в ряд блестящих научных работ, которые одновременно повысили его статус и сделали его ценным взаимным альтруистом.