Читать книгу "Шторм времени - Гордон Диксон"

Однако эти люди думали о себе не столько как о представителях какой-то расы, а как о представителях гораздо более широкого сообщества, включающего миллионы других цивилизованных рас, с которыми они перемешались. Представители этих других рас тоже были разбросаны по множеству пригодных для обитания миров, и некоторых из них, так же как и представителей человечества, можно было найти повсюду во вселенной – это было связано с особыми обстоятельствами, которых Обсидиан пока не объяснил.

Причиной, по которой все эти индивидуалы были так широко рассеяны, очевидно, послужило то, что: а) шторм времени сократил население обитаемых миров до такой степени, что на каждое разумное существо приходилось по несколько пригодных для жизни планет, и б) очевидно, существовали способы путешествовать не просто со скоростью, превышающей световую, а во много раз ее превышающей, поэтому даже посещение иных галактик не являлось невозможным. Обсидиан уклонился от ответа на мои вопросы, когда я попытался узнать об этих способах перемещения побольше. Очевидно, понятие «сверхсветовая скорость» не описывало их достаточно точно в его понятиях, и он не был уверен, что способен объяснить все это мне на нашем нынешнем уровне общения.

Мы обнаружили несколько таких точек обоюдного непонимания. Основной проблемой являлось полное несоответствие наших понятий, поэтому мы постоянно натыкались на то, что говорим о совершенно разных вещах. Некоторые культурные несоответствия выявлялись случайно. Например, оказалось, что Обсидиан не имя – по крайней мере, оно не соответствовало тому смыслу, которое мы вкладываем в это слово. Он вообще не имел конкретного имени, поскольку обладал некой уникальной личностной характеристикой, структурой или ценностью – в наших понятиях это просто невозможно было выразить, – которая признавалась в качестве него его собратьями-людьми и представителями других рас, которые были знакомы с ним и имели возможность познакомиться с этой его уникальной личностной характеристикой.

Для тех, кто никогда с ним не встречался, его определяли справочным кодовым словом или символом, которые позволяли определить, откуда он родом и чем занимается. Но они, за исключением подобного рода справок, никогда не использовались. Для обычного общения он располагал несколькими – назвать их прозвищами было бы не правильно, но это, с моей точки зрения, ближайшее по смыслу понятие – прозвищами, которые зависели от отношения обращающегося к нему индивидуума. Самым распространенным из этих прозвищ, которое он сам предпочитал всем остальным и которое особенно часто использовали его товарищи здесь на Земле, было название, сравнивавшее его с минералом, который мы называли «обсидиан». Поскольку за тот месяц или около того, что они записывали нашу речь, было установлено, что мы поймем это слово, он им себя и назвал, когда в первый раз представился мне и Эллен.

Проблема с именами носила отнюдь не маловажный характер, как могло показаться на первый взгляд. Все выглядело гораздо сложнее. Проблема имен лучше всего характеризовала то, насколько иначе он и его сообщество людей и представителей других рас будущего думали и работали, и пока я не сумею понять, почему они называли друг друга именно так, для меня останется тайной жизненно важный пласт их культуры. Соответственно, я отчаянно пытался понять и заставить его объяснить все это так, чтобы я мог понять.

Вопрос с именами был переплетен с понятием личности в ее самом глубинном смысле, что было связано с их занятиями в гораздо большей степени, чем у нас, что в свою очередь было связано с совершенно иным типом баланса между индивидуальными и групповыми ответственностями; поэтому они не вступили с нами в контакт сразу, как только мы появились, а затаились и изучали нас.

Они избрали такой образ действий не потому, что боялись нас. Для Обсидиана страх был гораздо более академическим понятием, чем для меня. Просто его товарищи считали, что, прежде чем вступить с нами в контакт, они должны иметь возможность общаться с нами. Соответственно, они старались не попадаться на глаза Доку, порхающему над их головами в самолете, что было для них совсем нетрудно, поскольку они практически не пользовались всякого рода строениями. Наши здания показались Обсидиану слегка отталкивающими, поэтому он не принял моего приглашения войти в летний дворец. Очевидно, что внутренние помещения дворца привлекали его в той же степени, в какой меня привлекали бы туннели крота размером с человека. Народ Обсидиана строил обсерватории и многое другое, но эти сооружения обычно не имели ни стен, ни крыши.

Очевидно, они не нуждались в защите от превратностей погоды настолько, насколько она была необходима нам. Когда я спросил его об этом, Обсидиан продемонстрировал, как он способен, стоило ему пожелать этого, окутать себя облаком невидимого тепла, причем он настаивал, что тепло создается механическими, а не ментальными средствами. Мне с самого начала наших переговоров стало ясно, что он гораздо легче, чем я, переносит температурные перепады и физические неудобства. Прохлада весенних утренних часов и полуденная жара не вызывали у него негативных эмоций, он всегда оставался в одной и той же юбочке. Только на третий день я понял, что он носит ее, отдавая дань вежливости по отношению к нам, поскольку они выяснили, что у нас приняты некоторые табу в отношении одежды.

К концу третьего дня я начал понимать очень много других вещей. Как ни удивительно, но моя способность общаться совершенствовалась гораздо быстрее, чем его. Более того, совершенствовалась так быстро, что он сам отметил это с неприкрытым благоговением. Это благоговение удивило меня куда больше, чем все остальные его тайны. Нас беспокоила проблема общения, и в конце концов мы пришли к заключению, что, как это ни парадоксально. Обсидиану больше всего мешает именно отличное владение разговорным языком, которое он выказал в первое же свое появление.

Получалось, что его группа непривычна к концепциям перевода. Звуки и символы – да. Они разнились от расы к расе в бесконечном разнообразии. Но так же, как они могли соглашаться по поводу уникальности личности любого отдельно взятого индивидуума, они, по-видимому, могли согласиться и на исключительную ценность любой концепции, поэтому перевод смысла никогда не требовался. Как только мы появились, они установили записывающие устройства, чтобы фиксировать все производимые нашей общиной звуки и передавать записанное в устройство типа компьютера, которое сортировало их и устанавливало правила и словарь нашего языка, с предполагаемым или точно определенным значением каждого звука. Когда это было проделано, они закачали информацию Обсидиану в голову и отправили его на переговоры с нами, уверенные, что теперь он сможет с нами общаться.

Но все оказалось не так просто. Звуки, которыми он пользовался, как выяснилось, обладали многими другими значениями помимо тех, которые сумел выявить компьютер. Короче говоря, Обсидиан и его товарищи оказались в неловком положении людей, которые выросли с одним набором понятий, думая, что других просто не существует. Они уподобились человеку, который успевает стать взрослым и только тут обнаруживает, что существуют и другие языки, помимо его собственного, после чего начинает испытывать эмоциональные страдания от мысли, что кто-то может предпочитать какие-то совершенно невероятные звуки тому, что, как он чувствует в душе, является единственным «истинным» звуком для мысли или вещи.