Читать книгу "Екатерина Великая - Анри Труайя"

С такой же строгостью к гуманистским иллюзиям относится она к опубликованию Радищевым книги «Путешествие из Петербурга в Москву». Это произведение, сочетающее в себе черты документа и памфлета, рассказа и раздумий, направлено против ужасов крепостничества и призывает к немедленному освобождению крестьян щедрым жестом правительства. Бог знает, как могла Екатерина когда-то мечтать освободить мужиков! Но пока царствовала, она поняла, как опасно вдруг оставить этот народ, привыкший к рабству, на краю сияющей бездны независимости. Веками был он лишен чувства ответственности и всякой инициативы, так не впадет ли он в безумство от одного только провозглашения освобождения? Не пожалеет ли он о той защите, которой была для него власть всемогущего хозяина-крепостника? Во всяком случае, надо исподволь готовить и барина и крестьянина к предстоящему изменению отношений между ними. Книга Радищева вышла слишком рано. Чтение ее может взбудоражить незрелые умы, коих так много на Руси. Одним словом, считает Екатерина, автор уже самим талантом своим «опаснее Пугачева». Приговоренный к смерти, Радищев царской милостью прощен и высылается на десять лет в Сибирь.

Что касается Княжнина, автора двух нашумевших комедий, «Хвастун» и «Чудаки», то гнев императрицы обрушился на него уже после его кончины. Княгиня Дашкова, президент Российской академии, опубликовала посмертно трагедию Княжнина «Вадим Новгородский». Екатерина, прочитав ее, находит в ней республиканский душок и велит арестовать и уничтожить весь тираж брошюры. Узнав об этом, княгиня Дашкова восклицает в присутствии царицы: «А что мне за беда, Ваше величество, если рука палача и бросит книги в огонь? Краснеть-то не мне придется!» Такое предупреждение нисколько не убавило решительности Екатерины. Тираж был уничтожен. Пепел «Вадима Новгородского» развеян по ветру. После такого позора княгиня Дашкова демонстративно подает в отставку со своей академической должности и решает покинуть Санкт-Петербург и обосноваться в Москве. Но перед отъездом просит у Екатерины прощальную аудиенцию. Ведь они – старинные подруги! Ее величество, прежде чем принять визитершу, заставляет ее ждать целый час в приемной. Наконец обе остались с глазу на глаз. Пока княгиня Дашкова молча отвешивает глубокий поклон, она сухо говорит ей: «Счастливого пути, мадам». Больше ни слова не вытянула из нее бывшая подруга. Но другим Екатерина объяснит свою строгость в части цензуры. «Театр – это школа для нации, – скажет она. – Он обязательно должен быть под моим наблюдением; я первый учитель в этой школе, ибо первый мой долг перед Господом – отвечать за нравы моего народа».[156]

А в целом, будучи заинтересованной и по собственным наклонностям, и по должности, в расцвете русской литературы, она проявляет властность, окрашенную презрением, по отношению к писательской братии. Горячая поклонница французской и немецкой культур, она видит спасение культуры своей страны только в подражании западным образцам. Во время ее царствования мало известных имен добавилось к знаменитостям времен Елизаветы, таким, как Ломоносов, основатель русского литературного языка, умерший в 1765 году, Сумароков, умерший в 1777 году, автор басен, сатирических стихов и театральных пьес, вдохновленных Расином и Вольтером. Есть, конечно, придворный поэт Державин, автор бурно лирических произведений, но его длиннющая поэма «Фелица» не более чем заказное произведение, где панегирик императрице соседствует с критикой окружающих ее придворных. Со временем Державин опустится до того, что станет воспевать Платона Зубова. Есть еще Херасков, он подражает французам, особенно Вольтеру, зарифмовав «Россияду»; Богданович пытается украсить свою «Душеньку» чертами, заимствованными у Лафонтена в его романе «Любовь Психеи и Купидона». Гораздо оригинальнее Фонвизин, прозванный русским Мольером; он высмеял в комедии «Бригадир» московских галломанов вроде Троеглуповых,[157] а в «Недоросле» заклеймил праздную и грубую жизнь русских помещиков. Главная идея этого последнего произведения: русское общество не выживет, если не возвысит свою душу и не отточит ум. Вполне «екатерининская» концепция. Однако Фонвизину пришлось бороться с цензурой, которая первоначально запретила представлять комедию. Вмешался великий князь Павел. «Недоросль» была поставлена и имела огромный успех. Но после нее Фонвизин ничего значительного не написал. В возрасте сорока восьми лет он умирает от тяжелой болезни. На Екатерину эта смерть производит меньшее впечатление, чем кончина Вольтера или Дидро. Всех этих русских писателей она почитает за подмастерьев. По-видимому, не разгадала она нарождающийся гений Карамзина, чьи «Письма русского путешественника» и сентиментальные рассказы уже восхищают многих читателей, не замечает она и восхитительные опыты Крылова, начинающего в жанре сатирических эссе и достигшего совершенства в жанре басен.

Императрица не доверяет также и русским архитекторам. У нее «мания строить», она уверяет, что никогда никакое землетрясение не разрушит столько зданий, сколько возведено по ее приказанию. Она с увлечением возводит дворцы, украшающие Санкт-Петербург и его окрестности. В столице при ней построен Малый Эрмитаж, Смольный институт, великолепный фасад Академии художеств, Мраморный дворец и Таврический дворец, предназначавшийся Потемкину, перестраивается старая Троицкая церковь. В Гатчине она возводит Большой дворец; в Петергофе расширяет дворец Петра Великого, сохраняя при этом его версальский стиль; в Царском Селе вносит множество усовершенствований и возводит Александровский дворец. Большинство этих зданий построено по проектам итальянских или французских архитекторов. Из русских можно упомянуть лишь Старова, Баженова, Казакова… Во всяком случае, стиль ее строений никак нельзя назвать национальным; не учитывая ни местного климата, ни окружающей среды, он полностью копирует итальянскую и французскую школы. Иван III в XVI веке приглашал в Москву архитекторов из Болоньи и Милана, но требовал от них оригинального замысла, отвечающего русской традиции; Екатерина же, идя по стопам Петра Великого, перенесла на берега Невы здания, великолепные сами по себе, но созданные для других горизонтов.

Среди приближенных к трону художников, скульпторов и ученых русские в меньшинстве. Екатерина не оказывает им поддержки и проявляет к ним чувство, среднее между снисходительностью и презрением. Живя в России, Фальконе возмущался грубостью царицы по отношению к отличному художнику Лосенко. «Бедняга, униженный, без куска хлеба, хотел уехать из Санкт-Петербурга и приходил ко мне изливать свое горе», – пишет он. Путешествовавший по России Фортиа де Пилес удивляется, что Ее величество допускает, чтобы талантливый скульптор Шубин ютился в тесной каморке, не имея ни моделей, ни учеников, ни официальных заказов. За все свое царствование Екатерина сделала заказ или дала субсидии очень немногим русским художникам, зато не скупилась на закупки произведений иностранных авторов.

Из-за рубежа приезжают и именитые ученые: Эйлер, Паллас, Бёмер, Шторх, Крафт, Миллер, Вахмейстер, Георги, Клингер… Если исключить знаменитые экспозиции натуралиста Палласа, исторические исследования Миллера и несколько трудов по биологии, пребывание всех этих ученых в Петербургской академии наук не обогатило сокровищницу человеческих знаний. Заслуга Екатерины в том, что она поощряла публикацию многочисленных древних рукописей, например, таких, как «Слово о полку Игореве». Под ее эгидой собирают и издают первые «Былины», передававшиеся до того из уст в уста, из поколения в поколение. Интерес царицы к истории проявляется и в том, что она пишет «Воспоминания, касающиеся Империи Российской». В этих наспех сделанных записках она насобирала ошибочных сведений, выдумок о каких-то «финляндских королях», женит их на маловероятных княжнах новгородских, впутывает Рюрика в немыслимые обстоятельства и пытается доказать всемирное значение древней Московии. Позже она напишет о своих исторических и лингвистических исследованиях: «Я насобирала множество сведений о древних славянах и смогу скоро доказать, что они дали названия большинству рек, гор, долин и местностей во Франции, Испании, Шотландии и в иных странах».