Читать книгу "Величайшая любовь - Кэтрин Кингсли"

– Это его мачеха belle-mere заставляет его плакать, месье?

– Да, отчасти. Но это – его личное дело. Других это не касается. Некоторые свои поступки люди должны хранить в тайне, и ответить за них они могут только перед Богом.

– Вы очень мудрый человек, месье.

– Хотелось бы, чтобы это было правдой, – со вздохом произнес Николас.

– Но это правда, месье. Я знаю, что вы видели большую печаль в душе Сирила, и вы очень старались помочь ему, но происходящее сейчас – это между Сирилом и Богом. Спокойной ночи, месье. Я буду молиться, чтобы Бог дал Сирилу ответы, которые он ищет. И за вас я тоже помолюсь. – Мальчик поцеловал руку Николаса и вышел.

Джорджия поднялась, чтобы уложить малыша в постель. Она видела слезы, блестевшие в глазах мужа, но предпочла промолчать, и лишь возблагодарила Бога за то, что Он послал им Паскаля.

Когда Николас, наконец, лег в постель, Джорджия еще не спала, но заговаривать с мужем не стала, полагая, что ему, возможно, хочется побыть наедине со своими мыслями. Но он вдруг обнял ее и прошептал:

– Джорджия, не спишь?

– Нет еще? – отозвалась она, поворачиваясь к нему лицом.

– Милая, я понимаю, что ты теряешься в догадках и беспокоишься за Сирила, но я…

– Нет необходимости говорить об этом, Николас. Я прекрасно понимаю: если ты захочешь рассказать мне что-либо, то расскажешь. Но не нужно ничего говорить, если это касается только вас двоих.

– Спасибо, милая. Хотел бы я рассказать тебе все, но пока… Я сам пока не могу с этим свыкнуться… – Он вздохнул и крепко прижал ее к себе.

Джорджия обняла его и прошептала:

– Все уладится, Николас. Так или иначе – все уладится.

Несколько мгновений он молчал, потом, чуть отстранившись, с грустью в голосе проговорил:

– Не знаю, как все это сможет уладиться. Для Сирила все очень плохо – хуже, чем мы себе представляли. Ох, не знаю, как он сможет найти выход. Я не могу ни излечить его, ни отпустить ему грехи, – ибо это не в моей власти. Кроме того, я чувствую, что он сам не может простить себя. Да и не ищет прощения… При всем этом он больше всего боится того единственного человека, который мог бы ему помочь.

– Надеюсь, речь идет не о Жаклин.

– Нет, разумеется, не о ней.

– А, понимаю… – пробормотала Джорджия.

– Думаю, ты действительно понимаешь, в чем дело. Господи, не представляю, что я могу для него сделать в данной ситуации. Ведь мальчик получил такую душевную травму, что больно даже думать об этом.

– Но время, возможно, все-таки излечит его. Взгляни на себя, Николас… Ведь ты прошел через самые тяжелые испытания, но выжил.

– У меня была ты, Джорджия. К тому же, у меня все было по-другому… А Сирил сражается со своей совестью – это более серьезный противник, чем тот, с которым сражался я. Думаю, что настоящее спасение к Сирилу может прийти только от Бога, и мы можем лишь молить Его о милосердии.

– Неисповедимы пути Господни, но доверимся Всевышнему, – прошептала Джорджия.

– Да, конечно, дорогая.

Николас снова прижал жену к себе, и всю эту ночь он прижимал ее к себе так крепко, словно боялся, что без нее не доживет до рассвета.

На следующий день Сирил, наконец, вышел из своей комнаты и, постучав, вошел в кабинет кузена.

Николас поднял голову от бумаг.

– Рад тебя видеть, Сирил. – Он действительно был рад, потому что их вчерашний разговор оказался весьма тягостным, и он очень беспокоился за юношу.

– Я пришел, ч-чтобы п-принести тебе свои извинения, Н-николас, – сказал Сирил.

– Извинения? За что?

– За то, что г-говорил вчера. Я был не прав. Ты так м-много для меня с-сделал, а я ответил тебе черной н-неблагодарностью. Но ты ни разу н-не осудил меня, хотя имел на то п-право.

– Сирил, у меня нет никакого права осуждать тебя. Я ведь и сам совершил в своей жизни немало глупостей. Но очень хорошо, что мы с тобой были честны друг с другом.

– Да, хорошо. И сейчас т-ты знаешь всю п-правду.

– Знаешь, Сирил, сейчас для тебя главное – откровенно поговорить с отцом. Полагаю, ты должен быть абсолютно честен с ним. Не думаю, что он решится тебя осудить, ведь он и сам стал жертвой Жаклин.

– Даже если ты п-прав, Николас, это не может служить оправданием т-того, что я делал. Это я в-виноват в его болезни, и, видит Бог, я не хотел, ч-чтобы он поправился.

– Сирил, послушай меня… Твоя совесть – это твоя совесть, и только ты сводишь с ней счеты. Но не старайся быть по отношению к себе слишком уж… жестоким. Ты судишь себя гораздо строже, чем следовало бы. Думаю, для тебя настало время все начать сначала – начать с чистого листа. Жаклин уехала, и теперь надо оставить ее в прошлом.

– Как, Н-николас? Как мы можем оставить ее в п-прошлом? Разве мы с-сможем когда-нибудь забыть все это?..

– Да, сможем. И поверь, она никогда не вернется – просто не решится.

– Жаклин решится на все, если сочтет, что это п-поможет ей получить желаемое.

– В данном случае – едва ли. Ведь она знает, что потерпела поражение, поэтому не станет рисковать остатками своей уже порядком подмоченной репутации. Так что не будем посыпать головы пеплом и денно и нощно горевать о тех бедах, которые принесла нам Жаклин. Нам нужно отвлечься. Предлагаю сегодня после ужина устроить прогулку по Лондону. Надо хоть немного осмотреть столицу – ведь нам скоро возвращаться домой. И еще… Я знаю, что ты хорошо играешь на бильярде, и мне хотелось бы поучиться у тебя. Увы, даже прочитав от корки до корки учебник Уайта, играть я толком так и не научился.

– Х-хорошо, Николас. – Сирил сделал попытку улыбнуться, но глаза его оставались грустными. – Значит – п-после ужина.

Он ушел, а Николас вернулся к работе, но его не покидало чувство тревоги. Он не был уверен, что душевные раны, которые Жаклин нанесла Сирилу, когда-либо действительно затянутся.

Жаклин нервно расхаживала по своему кабинету; она только что закончила укладывать бумаги, и близилось время отъезда.

«Но почему же, почему все так внезапно изменилось?» – спрашивала себя Жаклин. Ведь она в течение многих лет так тщательно все выстраивала, так старательно восстанавливала свое право первородства… И даже в те годы, когда ей приходилось жить в маленькой квартире над магазинчиком, ни на один день не забывала Шато Турлавилль и ту прекрасную жизнь, которая когда-то была во Франции… И вот теперь, когда она наконец-то добилась своего, Николас не только погубил ее репутацию, но и задумал отобрать у нее Рэйвенсволк, а это для нее – подобно клинку в сердце.

Жаклин с тяжким вздохом опустилась в кресло и взяла с комода изящный кинжал с рукоятью из слоновой кости, который использовала для разрезания бумаги. Она долго смотрела на кинжал, потом прижала его к листу бумаги и резким движением разрезала лист надвое, представляя, что это – горло Николаса. О, этот самодовольный наглец загнал ее в угол, выхода из которого она не видела.