Читать книгу "Повелительное наклонение истории - Олег Матвейчев"

Таким образом, главное не в западничестве и славянофильстве, а в том, хочет ли мыслитель всемирно-исторической имперской идеи или он скромно хочет свой маленький фольклорный уголок внутри уже имеющегося целого, внутри мира или Европы или в противостоянии им.

Пушкин, Достоевский, Соловьев, Федоров, Блок были за всемирно-историческую имперскую идею, они выше западничества и славянофильства. Они осознали: искать критерии «русскости» значит сознательно противопоставлять себя миру и другим народам, а мы должны не исключать себя из человечества, а все человечество включить в себя. Наша идентичность не в том, что мы особенная нация в ряду других, а в том, что мы всечеловеки. «Нам внятно все», — как скажет потом Блок. И действительно, лучший за всю историю Шерлок Холмс — наш, и это признано даже английской королевой, лучший за всю историю д Артаньян — тоже наш, французы меньше французы, чем русские, играющие французов. Поэтому нам надо искать не русскую идею, а всемирно-историческую, которая всех объединит. Свою версию этого дал, например, Федоров.

А еще важно, что мы отказываемся от навязывания своей особенности другим особенным. Мы не действуем силой, а как «всечеловеки» (слово из Достоевского) и объединители действуем любовью (фраза Соловьева). Вот и цель, и средство. Это великое достижение русской философии именно как русской. Другое дело, что марксизм затем оказался всемирной идеей, которая могла бы объединить человечество своим интернационализмом и действовать так, без всякой силы, только в силу некой своей очевидной истинности. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», — сказал Ленин. Поэтому получилось так, что марксизму ничего не смогли противопоставить ведущие русские философы, так как марксизм дал именно то, что они предполагали — «братство всех людей», а западники так тем более «съели» его за милую душу, поскольку он пришел с Запада.

На этом русская классическая философия кончилась. Но мне близок ее пафос: не противопоставлять себя другим народам, а искать всемирную идею, чтобы лидерствовать, вести другие народы и делать это через «влюбляние в себя», а не через навязывание силой или экономическими методами.

А.Б.: Сейчас разворачивается скандал по поводу выселения философов из Института Философии Российской Академии Наук на Волхонке.

О.М.: Я в данном случае человек неангажированный. Я в этом Институте был всего пару раз на каких-то семинарах и мало там кого знаю, читал отдельные работы отдельных людей. Но я разочарован тем свистом и улюлюканьем, которое раздается от коллег по цеху. Дескать, давно пора гнать мафию стариков-безд ельников…

Корпоративная несолидарность уже принесла огромный вред философам вообще. В стране это чуть ли не ругательное слово. А страна без философии — это страна без будущего. Тот, кто сейчас веселится и радуется чужому горю, скоро сам ощутит на себе негативное отношение общества. Когда Рабинович узнает, что на соседней улице скинхеды побили Абрамовича, который ему должен был 1000 рублей, он не радуется. Он понимает, что Абрамович, может быть и поц, но если он, Рабинович, промолчит, завтра скинхеды придут за ним.

Я бы хотел жить в стране, где открываются новые институты философии, а не закрываются старые. У нас великая страна, и она может себе позволить профессиональных бездельников, из которых раз в столетие может родиться русский Кант.

Была Греция, прошли тысячелетия. И мы не помним греческих политиков, тем более, греческих олигархов, мы помним греческих философов, которые дали начало всего западному миру. Что предъявит Россия на Страшном Суде: газопроводы, демократию? Смешно… Наше существование может быть оправдано тем, что мы дали миру Достоевского. Чехова, Пушкина, Федорова, Розанова, наших великих композиторов, наших святых… Культура — цель существования народа. А мы, забыв, что именно это является целью жизни, саму жизнь и выживание делаем целью. Средство делаем целью. Так что не философы занимаются чем-то бесцельным и ненужным, а вся наша экономика и политика функционируют как нечто бесцельное и ненужное, коли они забыли, что целью их существования является культура.

А.Б.: Если бы ты был президентом, что бы ты сделал?

О.М.: Я не хочу быть президентом. Это не мое. Мое дело размышлять. И что касается глобальных мер — это вопрос очень ответственный и сложный. Легко только снаружи думать, мол, президент может воротить что хочет. На самом деле он связан по рукам и ногам интересами многих групп, интересами целых классов населения. Нельзя делать резких движений зачастую, иначе развалится все и это дорога в ад. Я могу только предполагать, какие крупные и серьезные реформы надо проводить в первую очередь. Но если брать несерьезные меры, которые легко осуществить без серьезного ущерба для бюджета, для групп населения разных, и при этом их эффект был бы положительный и колоссальный, то такие меры я мог бы назвать.

А.Б.: Давай!

О.М.: Надо создать некий институт, который бы занимался только тем, что отслеживал во всех странах новейшую философскую, научную и художественную литературу и быстро бы переводил ее всю на русский язык. Издавать можно в 100 экземплярах или вообще в сети вывешивать, но главное, моментально, чтоб перевод был. Тысяча единиц книг в месяц. Чтобы все на Земле знали, что зная русский язык, ты имеешь доступ ко всему, что пишется и издается в мире на всех языках. Это стимул всему ближнему зарубежью учить русский. Это ставит самих нас в разряд наций, которые являются не особенными нациями, а именно универсальными.

Далее, надо создать такой же институт или фонд, но осуществляющий прямо противоположную деятельность. Вся философская, научная, художественная и прочая литература, которая издается на русском, — моментально должна переводиться на все мировые языки и не продаваться, а дариться всем мировым издательствам. И даже спонсировать мы должны издания. Мы должны завалить весь мир нашей литературой и художественной, и нон-фикшн, и классикой. Только так мы сделаем Россию частью души каждого человека в мире. Для любого человека это будет значить, что убить Россию — это значит убить себя, нанести вред ей, значит нанести вред себе.

То, что я предлагаю, недорого для такой страны как наша, но эффект будет колоссальным. Этот эффект больше, чем от ядерных ракет. Из-за ракет нас все боятся, а так — будут любить. Мы можем и должны гуманитарно покорить весь мир. При этом даже не обязательно иметь новинки, они потом появятся. Но вот сейчас в Японии кто-то издал Достоевского, и его расхватали миллионными тиражами.

А.Б.: Имидж страны зависит не только от культуры, но и от внешнего вида…

О.М.: Да. Например, такая проблема: первое, что видит всякий, кто приезжает в страну, и последнее, что он видит — аэропорты и вокзалы. А первое и последнее впечатление — это самое главное. У нас миллионы людей, которые каждый год приезжают и уезжают, десятилетиями сталкиваются с кучей-малой народу на этих вокзалах, ужасным сервисом, и главное, с жуткими очередями на проверку паспортов. Что особенно бесит: окошечек много, а работает из них всегда меньше половины, и час надо стоять в дикой очереди. Нигде в мире такого нет.

У нас появились новые аэропорты, но это лишь подражание мировым аэропортам. А надо, чтоб у людей складывалось впечатление, будто они прилетели в страну будущего. И вот сделали бы программу «аэропорт», и построили бы, не подражая Шанхаю и Копенгагену, аэропорты нового поколения, принципиально отличающиеся от всего, что есть в мире. Чтоб всем приезжим казалось, что они в рай попали или в XXV век. Мелочь, а приятно. Все это бы увеличило количество туристов. А это путь к тому, что я называю «туристической сверхдержавой».