Читать книгу "Евангелие от Крэга - Ольга Ларионова"

У него рука так и дернулась – приголубить за такие слова.

– Да ты что? – удивилась она. – Когда я в прошлый раз тебе про нее поведала, ты аж вскинулся. Что, поперек горла тебе не к случаю пригулянные, а?

Он засопел, сдерживаясь, – еще начнешь отвечать, брякнешь лишнее. А девка она догадливая. Мадиньке это будет ни к чему.

– А то у нас сказывают, – вкрадчиво продолжала она, – неспроста среди ночи явился Солнечный Страж. Будто понесет от него одна из нашенских…

– Врут. Да и кто его видал, твоего стража-то?

– Его самого не видали, а меч его в ночи непроглядной светом солнечным над всем Зелогривьем лучился.

– Правду говорят, что бабьи языки – что рогатовы хвосты на ветру. Даже если б страж твой невидимый и впрямь прилетал – что ему, другой заботы не было, как здешних девок брюхатить? Вот пустите такой слушок, и поедет он гулять по свету, небылицы на себя наматывая, как перекати-поле. Кому-нибудь может и бедой обернуться.

– А, – беспечно отмахнулась Махида, – у нас уже сколько лет из уст в уста предвещание передают: родится, мол, новый бог. И принесет его неведомый, которого от других отличить легко, потому как будет он черным на белом и под белым. В Лилояне, где козлорогов разводят на шерсть да мясо, для того аманта держат, чтоб всех новорожденных козлят проверять. Ежели родится черный на белых ножках, его сразу в отдельный загон, за тремя загородками. Рожки прорежутся – снова проверка, у кого они белые, того еще пуще стерегут, чтобы, не ровен час, не принесли на спине или там меж рогов бога нового.

– Что, так и пропадает скотина зазря?

– Почему – зазря? Только их черепа и идут на рокотаны, лилоянским амантам большой прибыток.

Харр обсосал последнюю косточку наскоро обжаренного лесного голубя (а фазаночка была бы помясистее!), откинулся на постели. Что, не нагулялся в Огневой Пади? Судя по тому, как пола кафтана топорщится, то – нет.

– А что, Махидушка, – ухмыльнулся он – впрочем, без всякой задней мысли, – не сгожусь ли я тебе заместо Стража Солнечного? А там, глядишь, и за божком новорожденным дело не станет.

Но тут приключилось то, чего он меньше всего мог ожидать: Махида вся трепыхнулась, как утица, из воды выходящая, потом бросилась на колени подле постели и принялась Жарко и липко целовать его руки:

– Как же ты догадался, желанный мой? Я все сказать тебе норовила, да подойду близенько – и испуг берет ты ведь и за Мадиньку не порадовался…

– Ты что городишь? Орешков дурманных накушалась?

– Да каких орешков? В тягости я!

Оп! Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сговорились они, что ли?

– И скоро порадуешь? – спросил он без малейшего энтузиазма.

– За Белопушьем, надо думать, так что нам еще миловаться – дней не считано!

Он критически оглядел ее – действительно, со стороны и не подумаешь. У таких, ширококостных, долго еще вся их девичья стать в полной справе. На том и мужья, и родичи дотошливые запросто промахиваются.

– Ладно, коли так – давай сюда, – добродушно пробасил он. – Поздравлю.

* * *

А вот на Мадиньке-тонковеточке уже все было как пером написано. Явилась она на третий день, когда не ждали. Харр на собственное удивление засуетился, начал совать ей алые кружала в тряпице; она приняла, не ломаясь, но так, словно на плоту плыла, а все земное на берегу осталось. Золотые глаза ее сияли по-прежнему, но сейчас этот свет не разбегался солнечными бликами вокруг по хижине, а уходил куда-то в глубь ее самой.

– Что, не по нраву?.. – чуть ли не жалобно подал голос менестрель.

– Отчего же? – теплым, воркующим голосом отвечала она. – Только зря ты тратился, господин мой Гарпогар, ты ведь мне уже все заветы свои пересказал, и как нарушать их – научил.

– Выходит, нам и говорить не об чем?

– Если хочешь, я послушаю тебя, господин мой.

Нашлась слушательница! Он только махнул рукой безнадежно, вспомнив свои бессильные попытки сформулировать и обосновать то, что он в глубине души называл заветом заветов. Она подождала еще немного, закуталась в теплую шаль белоснежного пуха, вежливо попрощалась.

Он только пожал плечами и впервые почувствовал, что летняя теплынь кончилась, словно очутился он в самом конце тихрианской дороги, под закатным солнцем.

* * *

– Посылай куда хочешь, – угрюмо попросился он у Иддса. – Немило мне на одном месте.

– Что, новый дом не люб?

– Что ты! Обстава богатая, горница кругла, так что весь день солнышко в окна глядит. Лепота.

– Тогда не дергайся. Караваи железные мне доставили, теперь надо соображать, каким таким манером ковачу нашему заказ сделать, чтобы он до поры до времени не раскумекал, что к чему.

Харр почесал лоб под надбровной косицей:

– А подкоряжники не ожидаются?

– По правде говоря – навряд ли. В Медоставе Яром мудродейка отменная: наварила пчелиной сыти – приманка такая дурманная, смешала с кровью человеческой (нашелся телес неугодный), да этой заразой комья хлебные напитала. Едва рассвело, поставила на стену воинов, у которых руки поразмашистей, и этими комьями лагерь подкоряжников закидали. Тут как раз пчелы проснулись, их вокруг Медостава видимо-невидимо, приманку почуяли – и тучами на вонючек лесных! А жужжалки там, прямо сказать, что медвежата летучие, десяток насядет – и дух из человека вон. Так что не думаю, что те, кто в живых остался, успели залечиться…

Придумка была изрядной, и это Харра немного развлекло.

– Сделаем вот что, – проговорил он, чувствуя, что чужая затея заставила и его ум работать попроворнее. – Скажешь Лесовику, что надобно тебе отборное дерево на крепкие бороны, вот пусть он сам и укажет в роще, какие срубить. На бороны мы-де насадим железные наконечники, и когда надвинется вдругорядь опасность ратная, этими боронами – колючками кверху – замостим берег ручейный, да и на дно ловушек покидаем. Под такую сказку сколь угодно наконечников наковать можно.

– А ты хитрован, – восхитился амант. – Только вот дочку за тебя я бы не отдал – ты своей жене всю дорогу мозги крутить будешь. Что, не так?

– Будто ты сам без греха… Ну, не надумал еще, куда меня с поручением послать? Побегаю, пока холостой.

Амант потер подбородок, насупился:

– Поручение-то есть, да не про твою честь. Ты не вламывайся в амбицию-то, на это дело нужен мастак, досконально все наши обычаи и нравы знающий. А ты ведь у нас в основном дока по чужим землям да придумкам хитроумным.

– А в чем дело, ежели не секрет?

Нельзя сказать, что ему было так уж интересно – просто не хотелось возвращаться домой, тоскливо глядеть в зеленый лиственный навес над головой… или в стрельчатое окошечко – на пустую крышу с башенкой посередине.