Читать книгу "Открытие природы - Андреа Вульф"

Природа, писал Готорн, «кажется, усыновила его, как свое особенное дитя», недаром с ним общались животные и растения{1590}. Эту связь никто не мог объяснить. По рукам Торо бегали мыши, на него садились вороны, змеи обвивались вокруг его ног, и он легко находил даже самые неприметные первые цветы весной. Природа говорила с Торо, а он с ней. Когда он засевал бобами поле, он спрашивал: «Чему я научусь у бобов, а бобы у меня?» Каждодневной радостью его жизни, говорил он, была «ловля мелкой звездной пыли» или «краешек радуги», что он ухватил{1591}.

Живя на Уолденском пруду, Торо пристально наблюдал природу{1592}. Утром он плавал и потом грелся на солнышке. Он гулял по лесам или, спокойно присев на прогалине, ждал появления животных. Он наблюдал за погодой, называя себя «добровольным инспектором вьюг и ливней»{1593}. Летом он доставал свою лодку и играл на флейте, скользя по воде, зимой ложился ничком на замерзшую поверхность пруда, прижимался лицом ко льду, изучая дно, «как картину под стеклом»{1594}. Ночами он слушал шуршание ветвей по дранке крыши, а утром птичьи серенады, исполнявшиеся в его честь. Один из друзей называл его «лесным существом»{1595}.

Генри Дэвид Торо

Но, как ни наслаждался он одиночеством, Торо не жил отшельником в хижине. Он часто наведывался в деревню, чтобы перекусить в обществе семьи в родительском доме или у Эмерсонов{1596}. Он преподавал в лицее Конкорда и принимал на Уолденском пруду гостей. В августе 1846 г. Конкордское общество противников рабовладения провело свое ежегодное собрание на крыльце хижины Торо. Он ездил ради развлечения в Мэн. И писал. За два года жизни на Уолденском пруду он заполнил два толстых блокнота{1597}: в одном он записывал свои лесные впечатления (потом они превратились в первый вариант «Уолдена», в другом – черновик «Недели на реках Конкорд и Мерримак» – книги о плавании на лодке в обществе незабвенного брата несколько лет назад.

Покинув хижину и вернувшись в Конкорд, он долго и безуспешно искал издателя для «Недели». Никого не интересовала эта рукопись – частично описания природы, частично воспоминания. Наконец нашелся издатель, взявшийся печатать и распространять «Неделю» за счет самого автора. Затея с треском провалилась. Никто не хотел покупать книгу, рецензии были в основном неутешительные: в одной, к примеру, Торо назвали неудачливым плагиатором Эмерсона. Понравилась книга немногим, объявившим ее «чисто американской»{1598}.

На Торо повис долг в несколько сот долларов, у него скопилось много непроданных экземпляров. Он подшучивал над собой, называя себя владельцем библиотеки из 900 томов, более семисот из которых написал он сам{1599}. Неудача с изданием книги привела к трениям между Торо и Эмерсоном. Торо испытывал обиду на своего старого наставника, хвалившего «Неделю», которая ему на самом деле не понравилась. «Мой друг льстил мне, и я так и не услышал от него правды, эато, став моим врагом, он выпустил в меня отравленную стрелу», – записал Торо в дневнике{1600}. Их дружбе не способствовало и то, что Торо влюбился в жену Эмерсона Лидиан{1601}.

Ныне Торо – один из излюбленных и наиболее широко читаемых американских писателей, но при его жизни друзья и родные упрекали его в отсутствии честолюбия. Эмерсон называл его «единственным праздным человеком» в Конкорде{1602}, и «незначительным здесь в городе»{1603}; тетка Торо полагала, что племянник способен на большее, «нежели бродяжничество»{1604}. Торо никогда не обращал особого внимания на чужое мнение. Он упорно трудился над своей рукописью «Уолдена», ему никак не давался конец. «К чему эти сосны и эти птицы? Для чего этот пруд?» – написал он в своем дневнике, заключая: «Мне надо узнать немного больше»{1605}.

Торо все еще пытался обнаружить смысл в природе. Он продолжал широкими шагами рассекать сельскую местность, долговязый как сосна, как говорили его друзья. Он также нанялся работать землемером, что давало небольшой заработок и позволяло проводить еще больше времени под открытым небом. Считая свои шаги, говорил Эмерсон, Торо может мерить расстояния точнее, чем другие – при помощи колышков и веревки{1606}. Он собирал образцы для зоологов и ботаников Гарвардского университета. Он определял глубину рек и прудов, замерял температуру и составлял гербарии. Весной Торо записывал время прилета птиц, зимой он считал количество вмерзших в ледяную корку пруда пузырьков{1607}. Вместо того чтобы «вызвать какого-нибудь знатока», он часто сам отмахивал несколько миль по лесам для «деловых встреч» с растениями{1608}. Торо нащупывал понимание того, что в действительности эти сосны и птицы означают.

Подобно Эмерсону, Торо искал в природе единство, но в конце концов их пути разошлись. Торо последует за Гумбольдтом, верившим, что «целое» может быть понято только через понимание связей, соотношений и подробностей. Эмерсон, напротив, полагал, что «целое» не поддается только рациональному осмыслению без помощи интуиции или некоего откровения свыше. Подобно английским романтикам, как Сэмюэл Тейлор Кольридж, и немецким идеалистам, как Фридрих Шиллер, Эмерсон и его соратники трансценденталисты в Америке выступали против научных методов, ассоциировавшихся с дедуктивным мышлением и эмпирическим поиском{1609}. Такое изучение природы, говорил Эмерсон, приводит к «замутнению взгляда»{1610}. Вместо этого человек должен искать в природе возвышенную истину. Ученые были всего лишь материалистами, чьи «возвышенные начала стали крайне истонченными»{1611}.