Читать книгу "Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс Лихт"

a) «Любовь принесла мне под покровом ночи сладкое сновидение о смеющемся восемнадцатилетнем мальчике, все еще носящем хламиду; и я, во сне прижимая нежную плоть к моей груди, отбрасываю пустые надежды. И все же желание памяти распаляет меня и в моих глазах все еще дремлет сон, который принес мне это крылатое воспоминание. О душа, больная любовью, прекрати, наконец, даже во сне попусту воспламеняться красотою образа».

b) «О южный ветер, сопутствующий мореходам, от меня, больного любовью, ты унес вторую половину моей души – Андрагафа. Трижды счастливы корабли, трижды благословенны морские волны, и четырежды – ветер, что несут корабль моего мальчика. Быть бы мне дельфином, чтобы на моих плечах он мог пересечь море и взглянуть на Родос, дом сладостных юношей».

Поэт раздражен, когда его отвлекают раньше времени от сладких снов, и грозит глупому петуху, с пением которого заканчиваются его мечтательные сны, ругая его последними словами, в результате чего концовка получает комический эффект.

В другом месте поэт отправляется в морское путешествие. Уже преодолены все опасности странствия по морю, он радостно покидает палубу корабля и ступает на землю; и здесь судьба нагоняет его в виде стройного мальчика; новая любовь – начало новой жизни.

В другой раз он говорит: «Сладостно смешивать сладость меда с неразбавленным вином, и сладостно быть красивым, если кто-то хочет мальчика. Как Алексид любит кудрявого Клеобула, так сладка любовь, медовый напиток Киприды».

О Мюиске (Мышонке): «Сладостен мальчик, и даже имя его для меня сладостно и полно очарования. Как мне его не любить? Ведь он красив, клянусь Кипридой, с головы до пят красив; и если он приносит мне боль, – что ж, любовь всегда мешает горечь с медом» и еще: «Лишь одно кажется мне прекрасным, лишь одного ищет мой взор – смотреть на Мюиска, для всего остального я слеп».

Особенно горячо поэт превозносит глаза Мюиска: а) «Сладки дети, помоги мне, Любовь, ведь Мюиск подобен солнцу, которое затмевает звезды»; b) «Мы связаны, моя душа, Мюиск, стремится к тебе, в тебе вся жизнь, которая покинула мою душу. Ведь твои глаза, милый мальчик, способны разговаривать даже с глухим, а твои ясные брови – если ты нахмуришь их – меня окружает зима, но если ты весел – весенние цветы зацветают вокруг»; с) «Твой взгляд озаряет твою милую красоту: смотри, какое пламя вырывается из твоих глаз»; d) «Глаза твои излучают сияющую красоту: твои глаза излучают блеск, подобный блеску молнии; может, это Эрот, о мальчик, дал тебе это оружие? Славься, Мюиск, ты принес мужам пламя любви, изливая его на смертных и на меня, подобно волшебной звезде».

Ранее поэт насмехался над глупцами, которые легко попадаются в сети Эрота, но Эрот не обошел и его: «Я пленен. Я, который некогда смеялся над влюбленными, поющими серенады для юношей. А у твоих дверей, Мюиск, любовь настигла меня, написав на мне: «Трофей Целомудрия».

И не только Эрот участвует в его триумфе, сам Мюиск радостно поздравляет себя, поскольку он преуспел в преследовании упрямца: «Мюиск, ранив меня, которого не могла ранить даже Любовь, в грудь своим взглядом, воскликнул: «Это я поверг его ниц, бесстрашного, и смотрите, у моих ног невежество сомневающейся мудрости, написанное на его лбу! Но я, собравшись с духом, сказал ему: «Милый мой, чему ж ты удивляешься? Любовь самого Зевса низвергает с Олимпа на землю». Но очень скоро он согласен быть побежденным, поскольку уверен в любви своего Мюиска, его радость омрачается лишь опасением, как бы Зевс не отобрал себе его мальчика.

Из многочисленных стихотворений, посвященных другим мальчикам, мы приведем лишь некоторые: «Когда, изнемогая от жажды обладания, я целовал нежную плоть мальчика, и, упившись им, я освободился от жажды и сказал: «Зевс-отец, пьешь ли ты поцелуй нектара с губ Ганимеда, и такое ли вино он переливает в твои губы? Ведь теперь, когда я поцеловал Антиоха, прекраснейшего из мальчиков, я пил сладкий нектар его души». «Если я вижу Ферона, я вижу все, но когда я вижу все и не вижу Ферона, я вновь ничего не вижу».

«Я увидел Алексида, идущего по дороге в полдень, когда лето наливает соком свои плоды; в мои глаза ударили два луча: любовный луч из глаз мальчика и лучи солнца. Солнечные лучи ночью отправились отдыхать, но луч любви разгорался все ярче в моих снах, разожженных красотой. Ночь, которая дает другим отдых, принесла мне муки, рисуя в моей душе образ, подобный яркому пламени».

«Боль начинает терзать мое сердце, ибо жаркая Любовь, которую он разжег, терзает мое сердце острыми когтями и, смеясь, говорит: «Вновь, о несчастный любовник, ты будешь жестоко уязвлен, мучимый сладкой истомой». С тех пор, видя среди других мальчиков нового красавца, похожего на Диофанта, я не могу ни уйти, ни выдержать этого».

3. Асклепиад

Асклепиад Самосский считался учителем Феокрита, которого он превозносил как человека и поэта. Эпиграммы, подписанные его именем, отмечены изяществом формы и нежностью чувств; одиннадцать из них сохранились в разделе «Муза мальчиков», из которых мы приведем следующие: «Вино проявляет влюбленность. Никагор отрицал, что он влюблен, но множество тостов вынудили его признаться».

«Да! Он обронил слезу и уронил голову, и у него особенный, опущенный вниз взгляд, и венок вокруг его головы – не на месте».

В другой эпиграмме поэт представил, как маленького сына Любви его мать обучает письму и чтению. Однако результаты обучения неожиданны: вместо написанного текста нежный ученик вновь и вновь читает имена двух красивых мальчиков, которые связаны узами нежной дружбы, – нежное прославление юношеской дружбы, как это написано в эпиграмме (163) самого поэта.

4. Каллимах

Каллимах из Кирены в Северной Африке жил около 310–240 гг. до н. э. Это был самый знаменитый поэт александрийского периода. После того как он закончил обучение в Афинах вместе с поэтом Аратом, уже нам известным, он оказался в Александрии, сначала как прославленный учитель и грамматик, а затем при дворе Птолемея Филадельфа как один из главных хранителей и собирателей всемирно прославленной Александрийской библиотеки. Его литературная деятельность была связана с научным направлением, но он также был склонен к поэзии. В оставленных им эпиграммах слышны эротические нотки, и в двенадцатой книге «Антологии» сохранилось не менее двенадцати его эпиграмм, которые воспевают красоту юношей и посвящены таинствам Эрота. Он знает, как разнообразить этот неисчерпаемый предмет новым поворотом мысли: «Охотник в горах, Эпикид, идет по следу каждого зайца и убивает оленя, пробираясь по снежному лесу. Но если кто-нибудь скажет ему: «Смотри-ка, вот лежит раненый зверь» – он не станет его подбирать. Так же и моя любовь: она преследует летящую добычу, но улетает прочь от того, кто лежит уже раненный любовью, на тропе».

5. Другие поэты

Кроме великих поэтов, которые здесь были представлены, в двенадцатой книге «Антологии» есть поэты не столь прославленные, которые оставили эпиграммы, посвященные любви к мальчикам.

От Диоскорида (II в. до н. э.) сохранился ряд эпиграмм: