Читать книгу "Сибирская трагедия - Дмитрий Барчук"

Муромский согласно кивнул головой.

В Новониколаевске мы простояли целый день. Обычная церемония встречи правительства. Рота почетного караула, делегации от земства и общественных организациях. Все было как обычно. Словно правительство просто выехало на очередное заседание на восток, а не бежало под натиском наступающего врага. Здесь мы узнали, что у Деникина сорвался поход на Москву.

Командир расквартированной в городе дивизии Сибирской армии полковник Ивакин[173], молодой и подтянутый, подкупал своей искренностью и непосредственностью.

Оставшись наедине с первым министром, он огорошил его неожиданным предложением:

– А давайте, я арестую Колчака, задержу золотой эшелон, и вы снова станете полноправной властью в Сибири?

Муромский не знал что ответить.

– Я? – переспросил он молодого полковника.

– Конечно. Вы же бывший эсер. А вся Сибирь – это эсеры. У нас есть своя, сибирская, армия, попытаемся защитить родину. Но без этих навозных «ваших благородий». У меня хватит сил одолеть адмиральскую охрану. Вся моя дивизия против него настроена! Восстановим Сибирскую республику, заключим мир с красными. Ошибки нужно исправлять. Соглашайтесь, Пётр Васильевич, пока еще не поздно.

Премьер удрученно вздохнул и произнес усталым голосом:

– Поздно, молодой человек, слишком поздно. Стар я, чтобы возглавить заговор, и рвения того, что было год назад, у меня уже нет. И потом, с чего вы взяли, что большевики согласятся на перемирие? Я бы на их месте настаивал на полной и безоговорочной капитуляции.

Ивакин ушел в задумчивости.

В Иркутске нас ждали две новости. Одна хуже другой. Во Владивостоке Гайда совместно с бывшими сибирскими думцами в годовщину колчаковского переворота поднял свой мятеж. Он был подавлен штатным карателем генералом Розановым и японцами. Юнкера арестовали Гайду. Но за него вступились американцы и горой встали чехи. Пришлось его освободить.

– Вот такие у нас союзнички! – с грустью констатировал Муромский. – Того и гляди, вонзят нож в спину.

Но более всего министра-председателя задело, что Гайда поднял свое восстание под сибирским знаменем. Правда, белый и зеленый треугольники теперь разделяла красная полоса как символ революции, но от этого Муромскому было не легче.

– Они украли у нас знамя, – тихо прошептал он.

– Но разве мы сами не отказались от него? Они только подобрали его, как бесхозную вещь.

Мой начальник обреченно кивнул:

– Да, вы правы.

Второй новостью был меморандум к представителям союзных держав, подписанный представителями Чехословацкой республики в России. Он гласил, что под прикрытием легионеров русские власти «позволяют себе действия, перед которыми ужасается весь цивилизованный мир».

– «Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление…»

На этом месте премьер вырвал из моих рук газету, словно сам хотел убедиться, не перевираю ли я документ.

– Да, лихо союзники закрутили. Они, значит, в белых ризах, а во всех грехах повинны мы. Но не они ли первыми вешали «представителей демократии» на телеграфных столбах?

Муромский заложил руки за спину и нервно заходил по своему новому кабинету, расположенному на втором этаже Русско-Азиатского банка.

Потом нацепил пенсне и сам дочитал до конца чешский меморандум.

– Значит, домой захотели? Но это не новость! Они никогда не блистали храбростью и уже год отсиживаются в тылу, пока наши солдаты проливают свою кровь на фронте. Новость – другое, – Муромский снова поднес к глазам газету и зачитал: – «…должна быть предоставлена свобода к воспрепятствованию бесправию и преступлениям, с какой бы стороны они ни исходили…». Это равносильно объявлению нам войны. У правительства больше нет друзей.

Он упал в кресло и обхватил голову руками.

– Нет. Я этого больше не выдержу. Я старый, больной человек. Я не могу возглавлять правительство, ибо уже сам запутался, где друзья, а где враги.

Неожиданно в его голосе появился металл.

– С меня хватит! Я подаю в отставку! – тоном человека, принявшего решение, произнес Пётр Васильевич. – Пусть адмирал делает со мной что хочет, но я ухожу. Пусть даже посадит меня в тюрьму. А лучше пусть вышлет из страны, как членов Директории. Их же снабдили деньгами на дорогу. Так почему бы правительству не выплатить и мне сумму, достаточную для проезда через Суэцкий канал в Европу и на скромное прожитье в Швейцарии хотя бы на год? Разве я не заслужил покоя за эти полтора года адовой работы?

Мне было неловко видеть этого уважаемого мною человека в таком смятении чувств. Я привык к истерикам адмирала, но Муромский всегда служил для меня образцом интеллигентности, выдержки и терпения. Когда у всех министров сдавали нервы, один председатель оставался невозмутимым. Все сомнения он переваривал внутри себя, поэтому так часто и болел, ведь накопленная в нем отрицательная энергия не имела выхода.

– Могу ли я удалиться в город по личным делам? – спросил я.

– Да, конечно, Пётр Афанасьевич, вы можете быть на сегодня свободны, – произнес Муромский и добавил: – А очень скоро у нас с вами будет много свободного времени. И всё – для личных дел.

Несложно догадаться, куда я направил свои стопы. Конечно же, к своему старому доброму другу Ивану Иннокентьевичу Золотову.

Проходя по заснеженным улицам вечернего города и натыкаясь на вооруженные патрули, я невольно вспоминал, как два года назад почти в это же время года ходил по воюющему Иркутску за доктором для рожающей жены. Как это было давно! Как изменился мир и как изменились мы!

Тогда, два года назад, переживаемые тяготы казались временными издержками революции, и в каждом из нас жила надежда, что скоро жизнь вернется в свое нормальное русло. Особенно когда чехи помогли нам избавиться от власти большевиков, и над Сибирью воссияла звезда независимости. Какими же мы оказались глупцами, что не смогли использовать свой шанс! Как истинно русские люди не пожелали мириться с синицей в руке, а погнались за журавлем в небе. Хотели большего – в итоге лишились всего.

Я же пострадал вдвойне. Потерял не только родину, но и семью. Непомерно высокая цена за самонадеянность!

Иван Иннокентьевич и Александра Николаевна встретили меня радушно. Хозяйка стала собирать на стол нехитрую закуску, а хозяин тем временем провел меня в свой кабинет.

На столе горела лампа, освещая тусклым светом письменный стол и стены маленькой коморки.