Читать книгу "Крокозябры - Татьяна Щербина"

Маша возвращается домой, Руслан уже большой пес, у него есть хозяйка, Виля, и он ни с кем ее делить не собирается. Стоит Маше открыть гардероб, где лежат и Вилины вещи, он хватает за руку. Родители уходят — рычит, будто сейчас съест соперницу. Однажды все-таки укусил, Маша была чуть жива от страха. Илья принял решение: отдать Руслана в погранвойска. Виля не возражала. Что тут выбирать — между любимой дочерью и любимой собакой, но расставаться с Русланом было жаль. Он стал Вилиным собеседником: ни с кем она не могла поделиться тем, что рассказывала ему, остальным она говорит то, что должна говорить.

Маше уже двадцать три года, но она все еще ребенок. За ней бегают институтские мальчики, а она ждет Андрея, Олег в какой-то мере его заменяет. Страдает, бедный, и ждет, когда она созреет. Она созревает внезапно, от шока. 5 марта умирает Сталин, страну лихорадит. Маша рыдает навзрыд: «Мама, как же мы будем теперь жить?» Мама, принявшая весть со вздохом облегчения, виду не подает, гладит дочь по голове, приговаривая: «Обещаю тебе, что дальше будет лучше». Ну если мама что-то обещает, значит, так и будет. Хотя Маша совершенно не представляет своей жизни без Сталина. Он был всегда, еще до ее рождения. Им пронизано все, с его имени начинается каждый день, когда включается радио, каждая лекция, каждая книга. Олег не разделяет Машиных чувств: «Хоть от его трудов по языкознанию избавлюсь», — говорит. Олег — аспирант МГУ пишет диссертацию по сравнительному языкознанию. С этого момента он для Маши не существует. Может, она не вспомнила бы о нем больше, если б Олег не стал профессором МГУ, и Машина дочь не захотела бы учить древнегреческий. Пришла на кафедру классической филологии, спросила: у кого можно факультативно позаниматься древнегреческим? Вот у профессора Широкова. И они начали заниматься. Правда, недолго. Прошло бесконечно много лет, но он и теперь побежал на свидание к Маше, готов был бросить семью ради нее. Нет, он снова показался ей пресным. И настырным.

На похоронах Сталина и после них Маша плакала в обнимку со своим институтским товарищем, с ее прежнего курса. Он тоже был потрясен. До сих пор товарищ этот ухлестывал за другими девчонками, за ее лучшей подругой в том числе, и вообще был ловелас, но на Машу внимания не обращал. Чахлая она какая-то, и голова у нее все время болит. Но тут недюжинный Машин темперамент явился ему во всей красе и заворожил. Свадьбу сыграли через несколько месяцев, в Машин день рождения. А потом Илья рассказал дочери, что разбирал документы на сталинской даче, вместе с другими членами комиссии, и нашел там расстрельные списки, уже подписанные Сталиным, в них значилась и Виола. «Тогда хорошо, что Сталин умер», — сказала Маша, хотя уже о нем забыла, она была счастлива, и у нее даже ничего не болело.

Тучи начали сгущаться над Виолой в 1952 году. Она этого ждала. Потому что умер отец, которому Сталин «обещал», ушла на пенсию Нина Петровна, которая хоть и относилась к дочери без сантиментов (свое гнездо Виля вила, чтоб любви — через край), но всегда простирала над ней крыла. Виолу пригласили на разговор в особый отдел института:

— Как ваша девичья фамилия?

— Цфат.

— Ясненько. Вы были на приеме у посла Чехословацкой Республики.

— Да.

— Чехословакия — это ваша специальность, но вы — заместитель директора целого института и должны подавать пример патриотизма, а вы, кажется, забыли, где ваша родина.

На следующий день висел приказ о Вилином увольнении. «За антипатриотичную позицию». С тридцатых годов произошло много изменений: тогда ставили к стенке, не снимая даже с самых высоких должностей, брали в кабинете, теперь считалось, что руководитель не может оказаться врагом народа. Сначала надо отстранить от должности, потом от жизни, если известный человек — прописать в печати, втоптать в грязь и тогда объявлять приговор, который окажется само собой разумеющимся. На Виолино счастье, к 1952 году Сталин ослаб, и в ЦК, по слухам, образовались две враждующие группировки. Так что, когда ее вытолкнули представители одного крыла, представители другого подхватили. Конечно, занимался всем Илья. Он в последнее время вообще набрал силу, стал ученым секретарем ИМЭЛа, редактировал собрание сочинений Ленина. Виля подозревала, что это из-за того, что он стал выпивать. Дела продвигались за рюмкой, и пока Илья сидел с минеральной водой, боясь «биографической» болезни, его не брали «в компанию». Когда в обиходе появился коньяк, Илья счел, что благородный напиток безопасен, не водка же. Как бы то ни было, но теперь Илья пользовался «вертушкой» — телефонной линией Кремля, и Вилю заверил: «Уладится».

Ее взяли на истфак МГУ. Не завкафедрой и даже не доцентом, а простым преподавателем. Читать спецкурс по Энгельсу. Энгельс — ее вечная палочка-выручалочка. Маше об этих перипетиях, конечно, не рассказывают. Да Маша и не задумалась, почему мама поменяла место работы — она же их все время меняет. Маша бегает по театрам, наряды ее уже в гардероб не помещаются, ей нравится быть красивой, она любит украшения, носит крупные серьги и кольца, ярко красится, делает маникюр, завивает волосы. Полная противоположность матери: Виля всегда одевалась неброско, никакой косметики, разве что пудра, и украшений у нее сроду не было, только теперь надевает витую золотую цепочку — подарок Ильи на пятидесятилетие, после которого неприятности-то и начались.

Со смертью Сталина для Вили открылась форточка. Их начинают навещать гости из разных стран, бывшие Вилины знакомые по Коминтерну и новые знакомые, из компартии Китая. В Москву в сентябре 1952-го приезжала большая делегация под руководством Чжоу Эньлая. Они толклись в ИМЭЛе, потом Илья привел нескольких ответственных товарищей домой — незадолго до Вилиной опалы. Тогда ей и сделали предложение: а что если Виола приедет в Пекин почитать лекции в ВПШ? «Это хитрость Ильи», — думает про себя Виола, потому что он сразу откликается: «Как раз Павел Федорович Юдин скоро отправляется послом в Китай и предлагал мне поработать советником посольства». Тогда Виола призадумалась — у нее же институт, через месяц стало не до того, но теперь-то, пока Берия, Маленков и Хрущев делят власть, до Виолы точно никому дела не будет, и никто не скажет в особом отделе: «Ваша новая родина — Китай?». Решено и подписано: в Китай на пять лет. Ехать надо в августе, чтоб перед 1 сентября быть на месте. Маша ахает: на целых пять лет? «Не расстраивайся, дочка, каждое лето мы будем приезжать в отпуск. На следующий год закончим крюковский дом, осталась отделка и сад. Будем там жить, все вместе». К свадьбе не успели, справляли на даче родителей жениха. Все сочли хорошим знаком для будущей семьи то, что у свекрови и у тещи день рождения в один день — 21 мая. А то, что родители невесты из красных, а жениха — из белых, так гости на свадьбе и различить-то не могли, кто из каких. Всё одно, советские люди.

За Машу можно больше не волноваться. Институт закончила на отлично, замуж вышла по любви, теперь только папаша, по своему обыкновению, пилит: «Ты должна выбрать узкую специализацию. То, что ты написала дипломную работу о драматургии Горького, — хорошо, но Горьким занимаются все кому не лень. Надо найти тему, в которой ты станешь уникальным специалистом». Общими усилиями (дотошный Илья консультируется с театроведами, за время Машиной учебы со всеми успел перезнакомиться) тема находится: кукольный театр. А Надя еще сомневалась: будет ли неродной отец о Маше заботиться. Хеппи-энд наступил по всем фронтам, и со спокойной душой Виола отбывает в Китай.