Читать книгу "Византийская принцесса - Елена Хаецкая"

Правда, сам Великий Турок все-таки ускользнул и не попал в плен; в последний миг он уплыл на единственном из уцелевших галиотов. Тирант подозревал, что он заключил союз с иоаннитами, которые попросту позволили ему уйти; но доказать это было невозможно. Главное — Византия освободилась от всякого турецкого присутствия. Должно быть, Великий Турок поклялся всеми святыми именами, что никогда больше сюда не вернется. Тирант не мог представить себе другого условия, при котором приор иоаннитов решился бы выпустить столь важную персону.

Миралпейщ оказался приветливым городом с удобными домами и очень уютными комнатами. Севастократора встретили пением труб; пока он с другими знатными сеньорами ехал по улицам, из окон бросали ленты и цветы, и он прошел не по мостовой, а по лучшему бархату, что сыскался в здешних лавках.

Тиранта и его брата разместили в доме главы городского совета, а герцога Синопольского и герцога де Пера — в домах других членов городского совета, которых еще называли консулами. Все сеньоры получили наилучшие постели с мягкими покрывалами, и дочери хозяев подавали им умывание, а сыновья прислуживали за столом.

Тирант с Диафебом проговорили до утра; каждый откровенно рассказывал другому обо всем, что случилось, а второй то хвалил, то выказывал порицание, и все это говорилось без утайки и каких-либо уловок.

С наступлением рассвета они оба все-таки заснули, и обоим снился тот день, когда они впервые увидели Константинополь — сверкающее облако, из которого вырастали огромные серые стены, сложенные, казалось, руками самих гигантов, детей Земли.

Затем Диафеб услышал громкий стон. Он подумал, что стонут земные недра, место заточения гигантов, и стал думать о них, об огромных юношах, закованных в кандалы и брошенных на вонючую солому, среди отходов и нечистот, обреченных питаться тухлой рыбой и пить болотную воду. Его сердце разорвалось от сострадания к ним, и он открыл глаза.

Тирант сказал:

— Слава Богу, брат, вы проснулись! Я уж думал, что не сумею вас добудиться!

— Что случилось? — спросил Диафеб, избавляясь от остатков сонного мечтания.

— В боку болит, — сказал Тирант. — Очень болит, невыносимо… Попросите лекаря прийти.

Пришел лекарь, пустил кровь, но это не принесло никакого облегчения. Севастократор подчинялся, как дитя или раб, любому распоряжению врачей, но смотрел все время им за спину и иногда шевелил губами, словно разговаривал с кем-то. А потом вдруг громко рассмеялся, перебивая ученую речь сразу нескольких лекарей.

— Севастократор находит мои рассуждения смешными? — оскорбился один из них.

Второй молча уставился на Тиранта.

Севастократор проговорил:

— Миралпейщ. Отчего я должен был умереть в Миралпейще? Это смешно.

— Кто говорит о смерти? — еще более обиделся лекарь.

— Я! — сказал Тирант, становясь серьезным и приподнимаясь на постели. — Я говорю о смерти. Я должен был умереть в Миралпейще. Я понял это, едва лишь увидел название на карте… и это глупо.

— У вас всего лишь заболел бок, мой господин, — наклонился к нему второй лекарь. — Подобные болезни случаются от дурного питания…

— Дурное питание? — Тирант засмеялся и тут же сморщился, хватаясь за бок. — Мое дыхание смердит, и я не думаю, что когда-нибудь встану с постели. Я умираю. — Он помолчал немного, а затем криво улыбнулся и прибавил: — Но нога заживает хорошо.

* * *

К Тиранту привели духовника, самого лучшего, какого только могли отыскать; это был брат из ордена святого Франциска, очень добродетельный и спокойный, а с ним пришел еще брат Алби, бывший когда-то оруженосцем у герцога Роберта Македонского (тот самый, что умел плакать черными слезами). Этот брат Алби прятался в самом темном углу, боясь, чтобы севастократор его не увидел, и там молился о душе Тиранта, упрашивая Господа так: «Спаси севастократора, как его брат спас меня!»

Тирант исповедался во всех грехах и получил отпущение, а затем для него принесли Тело Христово, и Тирант до самого вечера оставался с монахами и беседовал с ними.

Диафеб, изгнанный из комнат Тиранта монахами, неприкаянно бродил по городу или ездил верхом по его окрестностям и потому первым заметил всадников, приближающихся к Миралпейщу; впереди всех, сидя на коне по-мужски, мчалась женщина в ярко-багряном платье, похожая на летящую птицу в драгоценном оперенье.

За ней с трудом поспевал эскорт, сплошь мужчины — воины из гарнизона константинопольской цитадели. И по тому, что Эстефании не было рядом с Кармезиной, Диафеб понял, что слухи верны — герцогиня действительно в тягости.

Принцесса издалека заметила Диафеба и направила коня прямо к нему. Герцог Македонский во все глаза смотрел на Кармезину. Ее драгоценное платье из багряного атласа с горностаевым мехом на подоле и шитьем из жемчуга было покрыто пылью.

Диафеб спешился и, когда принцесса поравнялась с ним, протянул к ней руки, помогая ей сойти с коня. На миг Кармезина прильнула к Диафебу всем телом.

— Здравствуйте, сестрица, — прошептал он ей на ухо, приглаживая ее волосы.

Она резко отстранилась:

— Что с ним?

— Он болен, — ответил Диафеб, рассматривая Кармезину и как будто не узнавая знакомые черты: овал лица сделался более узким, глаза пылали невыносимой зеленью, а стиснутые губы превратились в две черные нитки.

— Он давно был болен, — отозвалась она нетерпеливо, почти гневно, — что у него болит?

— Бок, — коротко сказал Диафеб. — Странно, он столько шутил насчет своего нездорового желудка, где поселился морской ветер… — Он покачал головой, сожалея о брате.

Кармезина залилась слезами. Ее лицо при этом совершенно не исказилось, слезы просто текли и текли, привычной дорогой, из глаз по щекам, на грудь, где и находили себе успокоение.

При виде плачущей принцессы Диафеб испугался. Он обнял ее поскорее и начал поглаживать по плечам:

— Он поправится. С ним самые лучшие лекари. Он увидит вас в этом прекрасном платье и сразу же поправится.

— Это свадебное платье, — сказала принцесса. — Нравится оно вам?

— Оно — верх совершенства! — искренне восхитился Диафеб. — Но мне жаль, что вы так испачкали его в пути.

Она не ответила. Внезапно слезы иссякли, и сухими глазами она уставилась на нечто, показавшееся на дороге, ведущей из Миралпейща. Диафеб проследил за ее взглядом и тоже заметил двух францисканцев.

Кармезина вскочила в седло и помчалась к ним. Диафеб, как мог, гнался за нею, но все же не поспевал так скоро, и, когда он подъехал, принцесса уже преградила монахам путь.

— Что вы делали в городе? — спрашивала она.

Те молча смотрели на нее из-под капюшонов.

— Зачем вы ходили в город? — повторяла принцесса вне себя от гнева. Она выхватила нож и, наклонившись вперед, приставила его к горлу старшего из монахов. — Что вы делали там? Клянусь, я убью тебя, если ты не ответишь!