Читать книгу "Никто, кроме президента - Лев Гурский"

– Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть чем! – воодушевленно откликнулись мои будущие адепты.

– Что такое истина?

– Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова! – и тут не подкачали все четверо.

—Что – слава?

– Яркая заплата! На ветхом рубище певца!

– Ну и последний вопрос. Что есть красота?

– Огонь! – радостно завопили обращаемые. – Мерцающий! В сосуде!

Я подал знак, и четверо приняли позу внимающих. В новой редакции она выглядела так: роденовский мыслитель (мыслительница), у которого (которой) между щекой и кулаком зажата книга (брошюра). Коленопреклонения я официально отменил – пиетета мне и так хватает, а вот хламиды, когда ползаешь, быстрее вытираются.

– В целом, ничего, – одобрил я. – Задумчивость во взоре еще не каждый из вас вытягивает, но прогресс налицо. А теперь ступайте, дети мои, и готовьтесь. Послезавтра спрошу с вас по всей строгости… Тогда же, кстати, последний срок зачета по «Винни-Пуху». Имейте в виду: тех, кто проманкирует, лишу благодати.

75. BASIL KOSIZKY

– Во-первых, есть «Аль-Каида», – Сердюк стал неторопливо загибать пальцы, – во-вторых, «Пурпурный джихад», в-третьих, «Хезболла»… Это, Василь Палыч, я только арабов называю, а ведь тут, в Нью-Йорке, учтите, и своих психованных пруд пруди. «Армия освобождения белой расы», «Легион СС», «Патриоты Манхэттена»… У меня они все выписаны, тридцать два наименования…

С тех пор как Генассамблея единогласно утвердила меня генсеком ООН, мой бодигард буквально помешался на безопасности. Всю свою команду он изнурял учениями, делая скидку только для еще хворого Шрайбера. Штат охраны генсека вырос втрое, передвигались мы не меньше чем на пяти бронированных «майбахах», а придирки Сердюка превысили все разумные пределы. Я, скажем, хочу сводить турецкую делегацию на бродвейских «Продюсеров», а Сердюк – упирается, и ни в какую: в «Сент-Джеймсе», оказывается, чересчур узкие проходы, мало запасных выходов и слишком низкие балконы; если кто-нибудь оттуда бросит бомбу в партер, всем каюк… Ладно, не пойдем на Бродвей, пускай, узкие проходы, хорошо, верю. Тогда, может, сводим гостей в «Метрополитен-оперу»? Там проходы – шире не бывает, «Хаммер» свободно проедет. Тоже, представьте, никак нельзя: в новом здании Линкольновского центра, видите ли, чересчур высокие потолки. Это, мол, позволяет снайперам при определенной сноровке, закалке, тренировке… Короче, знаменитой «Федры» я отныне не увижу… Ну а в Карнеги-холл хотя бы мне можно? Шиш! Место небезопасное: на 57-й улице, между 6-й и 7-й авеню, нет нормальной парковки, поэтому пятьдесят метров придется пройти пешком. И любой чокнутый с «поясом шахида», подойдя поближе… В общем, крышка по-любому.

– И что же мне теперь, по-вашему, никуда и сходить нельзя? – рассердился я. – Сердюк, голубчик, поймите, наконец: я – должностное лицо, а не шоколадный пломбир. Меня нельзя держать в холодильнике. Мне надо общаться, мне надо перемещаться, у меня по десять встреч в день! И вдобавок после каждого второго саммита культурная программа. Из чего ее прикажете верстать? Мюзиклы вы забраковали, оперу тоже, в «Мэдисон Сквер Гарден» опять же нельзя… В кино их водить?

– Ну не обязательно в кино, – утешил меня Сердюк. – Я тут местные русские газеты полистал и кое-что подходящее нашел. Завтра вот, например, в театре «Миллениум» вроде бы неплохая гастрольная программа – «Звезды российской сцены», два отделения с антрактом. Тут и споют по-нашему, и спляшут понятно, и пошутят как надо. Опять же билеты недорогие. Сюда кого угодно можно водить – хоть турок, хоть монголов, хоть марсиан…

– Где это еще ваш «Миллениум»? – подозрительно спросил я. – В Бруклине небось? Ничего не скажешь, безопасный райончик вы нашли!.. И потом: какие такие звезды нам там спляшут? Ну-ка, признавайтесь, Сердюк, вы опять меня хотите заставить любоваться вашей Васильчиковой?

– Театр – он в Бруклине, да, – подтвердил мой бодигард. – Ну и что? Чем вам Бруклин плох? Конечно, вечером там гулять не стоит – часы и бумажник конфискуют. Так мы и не будем там гулять. А с точки зрения терактов как раз все идеально: арабы с бомбами фиг прорвутся, их тамошние евреи сами же уделают… В конце концов, зальчик там маленький, можно весь его выкупить и охрану выставить по периметру… И Васильчиковой, между прочим, в программе нет. Мне она разонравилась после «Марфы», когда ногой сцену проломила… нет уж, нам бы чего полегче.

Сердюк немного помолчал, вздохнул и признался:

– У них там, правда, тот самый трансвестит в программе заявлен… Ну пародист, который мамочку мою, покойную Веру Петровну, позорит. Я его в Москве искал, а он сюда приехал…

– Так бы сразу и сказали! – обрадовался я. – Это меняет дело.

Было бы великим свинством не помочь Сердюку в исполнении его давнего желания: месть – дело благородное. Но было бы также великой глупостью не выторговать за это кое-каких поблажек себе.

– Значит, решено, – добавил я, – завтра я поведу турок в ваш этот «Миллениум», но! Есть два обязательных условия. Сильно парня не бить – это раз. А второе – в обмен на вашего трансвестита вы полностью снимаете запрет с «Метрополитен-оперы» и хотя бы частично – с Карнеги-холла… Как, договорились? По-моему, это честная сделка. Ну давайте, соображайте быстрее, я ведь могу и передумать. И, кстати, не забудьте, что за все время существования ООН на генсеков еще не покушались ни разу.

– Это шантаж, Василий Палыч, – печально укорил меня Сердюк. – Грубый и недипломатичный… Но хоть бронежилет-то в оперу вы можете надевать?

76. ШКОЛЬНИК

В жизни федерального министра есть плюсы и минусы. Среди минусов – хронический дефицит времени. В числе плюсов – право не таскать с собой повсюду сигареты и зажигалку: едва ты захочешь курить, люди вокруг сами тебе предложат и сами все дадут…

Я вышел на лестницу, похлопал по карманам – и ко мне сразу же со всех сторон устремились раскрытые пачки. Поблагодарив кивком, я из всего многоцветья выбрал «Яву». После чего мою сигарету мгновенно окружило озерцо предупредительно вспыхнувших огоньков.

– Ну как сегодня, Лев Абрамович? – спросил полузнакомый паренек из службы информвещания. – Нам с ребятами показалось, что младшие секторы сыграли лучше, чем старшие.

– Так и есть, – согласился я, затягиваясь. – Тинейджеры плохо знают Ираиду, для них она не очень попсовата. Зато малышня, особенно с первого по третий, ценит ее песенки к мультикам.

– И мы их ценим, – не без ехидства заметил главный дизайнер Рустик Коган, – так что ж, по-вашему, мы в детство впали?

– Судя по новым заставкам к рекламе, – отбил я пас, – ваша, дорогой Рустам Яковлевич, служба дизайна впала уж, скорее, в противоположную крайность. Даже при Ленце у нас на канале не было столько ностальгии. Сплошь Вучетичи, Веры Мухины и фонтаны ВДНХ. Вы бы их Захаром, что ли, Сиротининым разбавили…

Рустик несогласно хмыкнул. Из угла тотчас высунулась тоненькая рука с диктофоном, на котором блестела фирменная эмблема газеты «Московский листок». И девичий голос поинтересовался у меня: