Читать книгу "Про Иону - Маргарита Хемлин"

Думаю, пускай Гриша с Любочкой погуляет по Остру, Десну покажет, синагогу, где его дед цеплялся за порог. А я с Любкой приберу, отскребу, что можно.

Не тут-то было. Любка тоже намылилась с ними. Пошли втроем, а я со стариками.

Арон завалился газетами и подряд анализирует политику. Лия ходит за мной по пятам и показывает пальцем, где, что и как тереть.

Потихоньку навожу тему на Гришу. Как настроение, о чем рассказывал, какие планы на будущее.

Арон про Горбачева и перестройку, а я свое:

— Не делился Гриша намерением еще тут отдыхать? Он на работе измучился, три года в отпуске не был, а тут под материнским крылом нервы подправит.

Лия говорит:

— Нервы у него хорошие. Особенно приятно, что он нас с отцом уважает. Зовет в Чернигов жить. Мы подумаем.

Ага, они подумают. А меня кто спросил? Но терплю.

Лия продолжает:

— Ты свою маму отправила к брату, не думаю, чтоб ей там пришлось лучше, чем у дочки, но раз так распорядилась, значит, тем более мы на пустом месте не помешаем.

До мамы моей добралась. Сейчас не остановишь.

— Все ваши, Рувинские, начиная с Айзика и Фейги, перед нами виноваты. Но кто теперь считает. Твой дедушка папу Арончика, Соломона Хаимовича, выгнал на улицу, а мы со всей своей оставшейся жизнью к его внучке приедем под бок. Даст Бог, еще правнуков понянчим.

Я как была с мокрой тряпкой, так с ней из дома выскочила. Постояла минутку, отдышалась. Спокойным шагом вернулась в комнату, взяла ведро, грязную воду вылила под старую яблоню, когда-то еще мне Лия указала, и говорю:

— Совсем забыла про срочное дело. Меня больной ждет. У него опасное положение. Я сейчас же пойду на станцию — и в Чернигов, на работу. А то возможен летальный исход.

Поехала. Пусть сами разбираются, если такие умные.

Не знаю, что Любка с дочкой Грише наговорили, но он приехал с ними под ручки.

Началась карусель. Дочка бегает вокруг нас, готовит, убирает. Любка Гутничиха развлекает разговорами на общие темы. Гриша — ладно, у него отпуск. А я с работы приду, слушаю Любкину болтовню вполуха, а головой размышляю: «Скорей бы вы уехали со своей заботой». И дочку не жалко, что опять на год расстаемся.

Как-то получалось, что и с Гришей наедине неделю не были. А когда остались — проблема стала ребром. Конечно, я ее подняла.

— Как насчет твоих родителей? Когда надумают к нам перебираться?

Гриша спокойно отвечает, что к зиме. Без воды, без туалета в таком возрасте и состоянии плохо.

Я к тому времени перекипела. Просто хотелось узнать, как что из первоисточника.

Предложила подоборудовать для стариков Любочкину комнату. Диван выбросить, купить две полуторные кровати. Для начала.

Смотрю, Гриша повеселел. Не ожидал легкого решения вопроса. А мне все равно.

И вот как-то сидим мы с Гришей на кухне. Я его кормлю после работы. Он и говорит:

— Живем с тобой как чужие люди. Кто виноват, не понимаю.

Ну, думаю, настал момент.

— Мы не чужие, Гриша, а уставшие. От своих дурацких отношений устали — раз. От нашей дочки с переделанным лицом — два, что она посторонняя теперь, потому что выросла. Мало тебе?

Гриша насупился, мешает борщ ложкой.

— Или ты хочешь скакать, как в двадцать лет? Нет. Нам скоро пятьдесят. Так что давай или жить, или не жить.

Правильно сказала, что наболело, то и выложила.

А он:

— Что ты конкретно предлагаешь?

— Я конкретно предлагаю такой план: раз ты самостоятельно решил, что твои мама с папой будут у нас проживать, а ты знаешь, как меня твоя мамочка любит, то ты готов терпеть. И я готова терпеть. Так что будем жить и терпеть. Сейчас надо определиться: или мы вместе терпим, или раздельно. Если ты сам по себе: продавай отцовскую халупу, добавляй, книжку свою плюсуй, и разменяем с доплатой эту квартиру на две. Если мы вдвоем плюс старики — тогда другой разговор.

Молчит. Понимает: и так, и так хорошего не будет. Сам с родителями не управится. А нам вчетвером — война до победного конца. А конец известно какой.

— Давай вместе. Попробуем. — Сказал и пошел спать. Отдельно, в Любочкину комнату.

Лежу и думаю: зачем я его разбередила? Ну, решится он развестись, разменяем квартиру, останется он со своими стариками. Что я, брошу его? Я же медработник, у меня совесть не позволит. И столько лет в одной упряжке с Гришей. А Любочка? Ну, переделала она внешность. Может, слишком. Лишь бы ей нравилось. Гутничиха подарок сделала, столько денег дала. Что, не спасибо? Спасибо. Хоть с этой стороны порядок.

А Гриша мой, что, не стоит один Лии с Ароном? Мою маму брат смотрит, и здоровье у нее, ничего хронического. Папа рано умер, а то бы и он теперь с мамой был у брата — или тогда у нас?

От распределения запуталась окончательно.

Утром Гриша раненько ушел. Вечером опять сходимся дома.

Он с порога:

— Ну что, надумала? Бросаешь меня?

Мастер переворачивать на нужную сторону. Я виновата.

Плечами пожала и отвечаю:

— Дурак ты, Гриша, и не лечишься.

Мне тем более обидно, потому что после работы я успела забежать в мебельный, присмотрела хорошие кровати. Я ему про кровати, потом про то, что сантехнику хорошо б поменять, сделать ремонт. А то потом со стариками будет неудобно.

Гриша вместо благодарности выдал:

— Да, хорошо. Но теперь получается, что нашей Любочке в родном доме и места нет, если приедет погостить.

— Место ей всегда найдем. Только она не наша. Она Любкина. Вот как ты хочешь, а Любкина. Я тебе говорю как мать.

— И ты заметила? И я заметил. Любка ее под себя переделала.

Да. Недальновидный был Гриша, а в самую суть видел.

Через полгода примерно вдруг приезжает дочка. И сообщает, что уезжает в Израиль. Вместе с Любкой. Про институт было вранье с самого начала. Они вдвоем сделали план и действовали по нему.

А мы с Гришей радовались, что Любка нашу дочку по большому блату прописала к себе. Говорила, специально, чтобы дать нашей девочке будущее в Ленинграде. А она ее прописала, чтобы от нас концы в воду. До самой последней минуточки мы ничего не знали и не подозревали страшного подвоха с их стороны.

Все теперь составилось в один ряд: и сказки про институт, и операция, и Любкина любовь к нашей дурочке, и последние сроки, когда Любка надеялась устроить свою личную жизнь. Получила дочку, сделала ее, какую сама хотела. И своими мыслями нафаршировала.

В общем, приехала наша доченька прощаться с нами навсегда.

Гриша вынес приговор: