Читать книгу "Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира - Флавиус Арделян"

Заря прорвалась сквозь кроны деревьев, и день пришел одновременно со вздохом облегчения, что вырвался из груди Карины одновременно с кратким и утешительным плачем. Она поднялась с земли, держась за ветки. У корней дерева, где природа не’Мира дала незваной гостье еще один шанс освободиться от Слова, зазря произнесенного не’Человеком, разбила лагерь Карина Путрефакцио, святая из Порты, солдат в армии Слова, грозная победительница. Она в первый раз разожгла костер на Ступне Тапала и спалила в том огне весь свой страх и сомнения.

Начался новый день из череды последних.

* * *

Женщина-Тень устремила пронзительный взгляд в заросли. Вслед за ней на расстоянии брошенной палки шел БартоломеусПалма, неуверенно ступая меж корней, покрытых шишковидными наростами. Где-то неподалеку, скрытая от мира, стояла повозка с высохшими экскрементами. В первый раз они заехали на повозке в лес, когда уже стемнело, и обратную дорогу им указали мухи. Теперь, с рассветом, настал час: БартоломеусПалма и святая должны были проделать дыру в ткани между мирами.

– Сегодня мы начинаем, – объявила Женщина-Тень и указала на толстый ствол, за которым и стояла повозка.

БартоломеусПалма изобразил улыбку: мышцы, приделанные криво и натянутые неумело между заемными сухожилиями, растянули углы рта во все стороны, кроме тех, кои свойственны улыбке. Святая посмотрела на сопровождающее ее существо с жалостью и подумала о жертвах, на которые приходилось идти тем, кто отправлялся на войну миров, чтобы добиться примирения, пусть даже с помощью меча, – но размышления о собственной судьбе ей претили, поэтому она прогнала ностальгию и сообщила:

– Муха знает. Она всегда знает путь. Смотри.

Для кого-нибудь другого запах был бы невыносим, но не для них, вложивших все свои надежды в эти органические отбросы, в эти комья субстанции, извлеченной из омерзительных человечьих тел. В повозке лежали ключи, какими им полагалось быть: с помощью этого дерьма открывались двери, а постыдные истории получали свое завершение.

Они отвязали коня и хлестнули – скачи на волю! Животное галопом умчалось в заросли, как будто всю ночь ждало этого момента, рисуя в лошадиной своей голове маршруты, по которым умчится на свободу. Двое с трудом дотащили повозку до опушки и еще чуть дальше, к наполовину разрушенной крепости неподалеку от стен Мандрагоры. Руина походила на свежую рану, присыпанную белой пылью; здесь, как объяснила святая, они будут рисовать на стенах, чтобы открыть врата. Оба начали брать комья экскрементов из повозки, чертя ими на каменной кладке темную дверь, похожую на тень, которая будто падала откуда-то из-за стены. Одной двери оказалось мало; они намалевали еще три на развалинах, скрытых под сенью высоких деревьев. Потом собрали заступы и ушли.

Медленно шли часы; они вдвоем ждали и наблюдали за крепостью сквозь деревья, чьи стволы напоминали прутья тюремной решетки. Время от времени сидящая посреди поляны Женщина-Тень смотрела в небо, всякий раз неестественным образом выворачивая шею. Святая изучала небеса, как будто знала их с рождения, но это были новые, не’Мирские небеса, способные в любой момент рухнуть на них и унести в вышину – поди разбери, какие еще непотребства таились в этой бесконечности обманчивых цветов.

– Этого недостаточно, – в конце концов решила Женщина-Тень и встала. – Идем.

Они взяли повозку и осмелились отправиться еще дальше, покинув кодры и приблизившись к городским стенам, где, как было известно обоим, существовал большой риск, что их обнаружат. Но шпионы над’Мира чувствовали, что им больше нечего терять, а вот выиграть можно все; они уже намалевали три двери, прочее было вопросом времени. Из-за стен, откуда-то из невидимых глубин города, доносились звуки разрушения, перемежавшиеся громким хохотом. Братья-Висельники, похоже, изо всех сил продолжали дурачиться.

Время от времени БартоломеусПалма останавливался и смотрел на Женщину-Тень, красноречивыми взглядами умоляя остановиться.

– Еще немного, – говорила святая и тащила повозку; фаланги ее пальцев белели от усилий, ступни оставляли в земле глубокие отпечатки.

В конце концов они нашли подходящее место, довольно близко и к воротам Мандрагоры, и к кодрам – лес сам тянулся к городу, словно выбившаяся из прически непослушная прядь. Если солдаты Порты выйдут оттуда, им будет легко попасть к воротам или в заросли. При свете луны двое намазали еще три двери на стенах Мандрагоры, одну рядом с другой, и, отступив на пару шагов, оценив содеянное, решили, что вышло хорошо.

– Завтра будет еще один день, – решила Женщина-Тень, и БартоломеусПалма посмотрел на нее изумленно. – Да,– продолжила святая, – завтра мы тоже потрудимся, и у города есть другие стены. Нарисуем двери и на другой стороне.

Они вернулись в лес, окутанные смрадом, словно длинными одеяниями, ступая по мухам, сомлевшим от удовольствия, и спрятали повозку в овраге. Поодаль наткнулись на ручей, призывно блестевший в свете луны, и бесчисленное множество раз окунули в воду ладони, сложенные ковшиком, поднося прохладу к губам, проливая ее в желудок, утоляя жажду. В тишине леса единственные звуки издавало собранное из частей тело БартоломеусаПалмы.

– У тебя урчит в животе, – с улыбкой заметила Женщина-Тень. – Ты талантлив, Бартоломеус – так хорошо собрал тело, что обманул внутренности. Но сам себя не обмани! Это не ты чувствуешь голод, но твоя оболочка. А она – не ты, никогда об этом не забывай. Ты – горсть костей, свободных и не таких, как все. Ты из другого порядка вещей. Ты игла, проткнувшая ткань миров, никем не понятая, но способная многое понять. Способная понять все.

Может, она говорила правду, но БартоломеусПалма ничего такого не постиг – не потому что не умел пользоваться заемным мозгом, который плавал в его черепной коробке, и не из-за Скырбы, что вилась струйкой пара посреди внутренностей, но из-за того, что голод в этих самых внутренностях не давал ему покоя. Он даже заснуть не мог, и когда ему показалось, что святая задремала, свернувшись клубочком на ладони торчащего из земли корня, встал и осторожно зашагал в заросли.

Через час или два Женщину-Тень разбудил шум где-то поблизости. Она вскочила и отыскала кинжал, спрятанный в складках одеяния. Потом опомнилась и поняла, что звуки не несут угрозу – просто какой-то бедолага опорожняет желудок. Она отправилась туда и разыскала БартоломеусаПалму, который мучительно скорчился над выпотрошенной лисой, и его рвало кусками мяса.

Святая подошла к БартоломеусуПалме и укрыла его своим одеянием. Тот всхлипывал и сплевывал в ночной тиши; неподалеку раздался крик совы, а потом все опять смолкло.

– Послушай меня, Бартоломеус: ты не человек. Ты не человек, не животное, не над’Человек и не не’Человек. Ты ничто и по этой причине носишь с собой, вписанным в твои живые кости, проклятие одиночества. Ты демиург в собственном мире. Говори – и он наполнится.

Той же ночью, во сне, БартоломеусПалма попытался рассказать обо всем, что он не осмеливался произнести в течение дня. Святая до рассвета сидела рядом с ним и стерегла покой того, кто был никем и одновременно стольким сразу.