Читать книгу "Будет кровь - Стивен Кинг"

Ханта нарядили в красочное мексиканское серапе и широкополую шляпу, украшенную серебряными кончо. Поля шляпы скрывали его лицо. Это было важно. Серапе и шляпа не принадлежали помощнику шерифа Ханту; он возмущался, что в таком наряде чувствует себя дураком. Шерифа Аверилла это не волновало. Ему было нужно, чтобы люди Прескотта видели только одежду, а не человека, скрытого под одеждой.

Все хорошо. Повествование мчится на всех парах. А потом приключилась беда.

– Ладно, – сказал шериф Аверилл своим помощникам. – Пора выйти проветриться. Пусть на нас смотрят все, кто пожелает. Ханк, захвати-ка бутылку. Я хочу, чтобы эти парни на крышах хорошо разглядели, как тупица-шериф надирается на ночь глядя в компании таких же тупиц-помощников.

– А мне обязательно нужно напяливать эту шляпу? – почти простонал Кэл Хант. – Если меня в ней увидят, я не переживу позора!

– Главное, чтобы ты пережил эту ночь, – сказал ему Аверилл. – Все, пора выходить. Тащите на улицу кресла-качалки, и

Именно на этом месте Дрю остановился, представив себе картину: три кресла-качалки в крошечной конторе шерифа в крошечном городке под названием Биттер-Ривер. Нет, не три, а четыре кресла-качалки, потому что самому Авериллу тоже надо на чем-то сидеть. Полный абсурд, даже почище, чем широкополая, закрывающая все лицо шляпа, которую пришлось напялить бедняге Кэлу Ханту. И вовсе не потому, что четыре кресла-качалки заполнят всю чертову комнату. Сама идея о креслах-качалках была совершенно несовместима с образом сотрудников правоохранительных органов, даже в маленьком городке на Диком Западе. Люди будут смеяться. Дрю стер конец фразы и посмотрел на то, что осталось.

Тащите на улицу

Что тащить? Стулья? Нашлось бы в конторе шерифа четыре стула? Очень маловероятно.

– Вряд ли там есть приемная, – произнес Дрю вслух и вытер лоб ладонью. – Вряд ли там… – Он чихнул так внезапно, что не успел прикрыть нос и рот и забрызгал экран ноутбука мелкими каплями слюны, исказившими напечатанные слова.

– Черт! Проклятье!

Он потянулся за бумажным платком, чтобы вытереть экран, но в коробке уже не осталось ни одного платка. Он взял кухонное полотенце, и когда закончил протирать ноутбук, влажное полотенце в его руке подозрительно напоминало бандану Роя Девитта. Его засопливленную бандану.

Тащите на улицу

Кажется, у него поднялась температура? Дрю не желал в это верить. Он хотел верить, что нарастающий жар в теле (и боль, пульсирующая в голове) объясняется исключительно напряжением мозга, бьющегося над решением идиотской проблемы с креслами-качалками, которую обязательно надо было решить, чтобы двинуться дальше, но ему все же казалось, что…

На этот раз он успел отвернуться, чтобы не чихнуть на экран. И чихнул не единожды, а с полдюжины раз подряд. После каждого чиха нос распирало еще сильнее. Как будто это не нос, а перекачанная шина. Горло болело, в ухе стреляло.

Тащите на улицу

И тут его осенило. Скамейку! В конторе шерифа должна быть скамейка, чтобы людям было на чем сидеть, пока они ждут, когда им уделят внимание. Дрю улыбнулся и показал себе большой палец. Несмотря на болезнь, он по-прежнему был в отличной рабочей форме, что, в общем, и неудивительно. Творческие процессы часто идут в голове как бы сами, независимо от физических хворей. У Фланнери О’Коннор была волчанка. У Стэнли Элкина – рассеянный склероз. Федор Достоевский страдал эпилепсией, у Октавии Батлер была дислексия. По сравнению с такими вещами обычная простуда – или пусть даже грипп – это вообще ничто. Простуда никак не мешает работать. И скамейка тому подтверждение. Скамейка была гениальна.

Тащите на улицу эту скамейку. Будем сидеть, выпивать.

– Но мы же не будем пить по-настоящему, да, шериф? – спросил Джеп Леонард.

План ему разъясняли не раз, причем очень подробно, но Джеп был, скажем так, не самой яркой лампочкой в

Лампочкой в люстре? Разумеется, нет. Это хронологическая ошибка. Во всяком случае, лампочка. В 1880-х годах еще не было лампочек, хотя люстры были. Конечно, были. В том же салуне висела люстра! Если бы у Дрю был Интернет, он нашел бы миллион картинок со старыми люстрами, но Интернета здесь нет. Только две сотни телеканалов, в основном совершенно дурацких.

Лучше использовать другую метафору. Если это метафора, а не что-то другое. Может быть, это простое сравнение… сравнительное что-то там. Нет, все же метафора. Он был уверен. Почти.

Ладно, это не важно. Тут у нас не работа на семинаре, какая разница, как называется эта фигура речи? Ты пишешь книгу, свою книгу. Вот и пиши. Не отвлекайся от цели.

Не самым смекалистым перцем на грядке? Не самым смышленым жеребчиком в табуне? Нет, это слишком надуманно, но…

И тут фраза сложилась. Словно по волшебству. Дрю склонился над клавиатурой и принялся быстро печатать.

План ему разъясняли не раз, причем очень подробно, но Джеп был, скажем так, не самым умным пареньком в классе.

Довольный этой находкой (ну, относительно довольный), Дрю поднялся из-за стола, отхлебнул «Доктора Кинга» и запил водой, чтобы смыть жуткий вкус: противную смесь из соплей и холодной микстуры.

Такое уже было раньше. Когда я писал «Деревеньку».

Он уговаривал себя, что это неправда. В этот раз все иначе. Да, сегодня работа идет не так гладко, как прежде, но это из-за температуры. Судя по ощущениям, температура опять поднялась. И все потому, что он трогал ту засопливленную бандану…

Нет, ты не трогал бандану. Ты трогал руку, которая трогала бандану.

– Да, именно так: трогал руку, которая трогала бандану.

Он открыл кран и плеснул себе в лицо холодной водой. Стало чуть-чуть полегче. Он выпил порцию порошка от головной боли, растворив его в стакане воды, потом открыл дверь и вышел на крыльцо. Почему-то он был уверен, что во дворе будет мама-лосиха. Настолько уверен (спасибо, температура), что на секунду ему показалось, что он действительно ее видит – там, у садового сарая, – но нет, это были лишь тени, движущиеся под легким ветерком.

Он сделал несколько глубоких вдохов. Вдыхаешь хороший воздух, а выдыхаешь плохой. Когда я пожал ему руку, проблема была у меня с головой.

Вернувшись в дом, Дрю снова уселся за ноутбук. Наверное, не стоило себя заставлять и садиться работать, когда работа не шла, но он понимал, что если сейчас не сядет, потом будет мучиться еще хуже. И он начал писать, пытаясь вновь поймать ветер, раздувавший его паруса все предыдущие дни. Поначалу все вроде бы получалось, но ближе к обеду (есть не хотелось совсем) его внутренние паруса обвисли уже окончательно. Может быть, из-за болезни. Но его не покидало тревожное ощущение, что все повторяется, как с «Деревенькой».

Кажется, я теряю слова.