Читать книгу "Вся правда о русских. Два народа - Андрей Буровский"

К середине XIX века русские писатели освоили европейский жанр романа. Появились романы Тургенева и Гончарова, высоко ценимые Мериме и другими французскими литераторами. Эти романы переводили, их авторов принимали в парижских салонах… Но если бы все остановилось на Гончарове и Тургеневе, русскую литературу XIX века сейчас не называли бы ни пророческой, ни гениальной, ни провидческой… В общем, были бы ученики французов — пусть даже очень хорошие ученики.

К счастью, во второй половине XIX века жили еще Лев Николаевич Толстой и Федор Михайлович Достоевский. Они пошли дальше учителей и принесли в жанр романа дух какого-то причудливого эксперимента — сохраняя форму, стали выражать какое-то совершенно не европейское, вполне туземное мировоззрение.

Лев Николаевич легко переходил с русского на французский и на немецкий. Многие построения даже русских фраз в «Войне и мире» таковы, что сразу видно — думал-то он на немецком языке… Но и думая на немецком, Лев Николаевич выражал мысли, очень далекие от любой европейской идеи.

Эти двое писателей в самой большей степени воспринимают идеи туземцев… Но они же — самые сильные писатели XIX века, и кстати говоря, наиболее читаемые в Европе. У польского букиниста я услышал потрясающую формулировку: «Русская триада». Это Толстой, Достоевский и Булгаков.

Булгаков — предмет отдельного разговора, но по крайней мере двое из трех как специально подтверждают тезис о пользе находиться между русскими европейцами и туземцами.

Феномен русской философии

Петр I порой говаривал, что ему нужны не философы, а мастеровые и что Лейбниц уже сказал все, что нужно сказать в философии. До XIX столетия русская философия — так, задворки европейской, и не больше. Ни одного имени, которое можно поставить рядом с именами европейцев.

В середине XIX века рождается уже не заимствованная, уже «чисто русская» философская идея: философия Всеединства Владимира Соловьева. Философия, которую мгновенно замечает вся Европа!

В. Соловьев сделал принципиально то же самое, что и Толстой с Достоевским — он принес в свою, чисто европейскую область профессиональной работы какие-то туземные принципы и представления. Это направление в философии часто называют «русский космизм». В XX веке оно представлено именами таких священников, как отец Павел Флоренский и отец Сергий Булгаков.

Именно это направление в философии очень заинтересовало европейцев.

Но то же самое, как ни удивительно, ждало Россию и в науке.

Феномен русской науки

В XVIII — начале XIX века русские ученые — ученики немцев. Хорошие ученики? Скорее средние… Так, ничего особенного. Русские освоили аналитическое естествознание европейцев, и тут их ждали очень неплохие результаты: открытие эффекта электрической дуги В. В. Петровым (1802), изобретение электромагнитного телеграфа П. Л. Шиллингом (1835), создание электродвигателя и гальванопластики Б. С. Якоби (1834). В 1831 году П. П. Аносов впервые применяет микроскоп для изучения структуры стали. В. Я. Струве в Пулковской обсерватории вносит огромный вклад в изучение двойных звезд. К. М. Бэр развивает теорию эволюции.

Все это очень хорошо, очень достойно, но совершенно не говорит о какой-то особой и о самостоятельной роли русской науки.

Даже взять кругосветные плавания русских исследователей, экспедицию Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева на шлюпах «Восток» и «Мирный» в 1819–1824 годах. С одной стороны, совершены великие открытия!

Джеймс Кук проник на юг «так далеко, как это только под силу человеку», а россияне прошли южнее Дж. Кука, в те области, куда он считал «принципиально невозможным» попасть. Впервые в истории мореплавания русские обогнули весь материк Антарктиды, установили размеры колоссального обледенелого материка Антарктида. 17 января 1821 года они — первыми из людей! — увидели черные откосы высокого берега Антарктиды, и назвали ее «берег Александра I». По своему смыслу этот подвиг близок к покорению полюсов, к выходу человека в космос и вполне равен подвигам открывателей озер Центральной Африки или бассейна Амазонки.

На карте Антарктиды появились залив Новосильцова и мысы Демидова, Куприянова и Парадина, острова Анненского, Лескова, Высокий и Завадовского, море Беллинсгаузена. Эти географические названия сохранились до нашего времени.

В Тихом океане появились «острова Россиян» — архипелаг тропических коралловых островков. Отдельные атоллы в этом архипелаге назвали именами Кутузова (Макемо), Крузенштерна (Тихекау), Румянцева (Тикеи), Лазарева (Матаива) и Барклая-де-Толли (Рароиа).

Но и эти экспедиции — не что-то придуманное в России. Это самый поздний этап такого рода исследований, предпринятых британцем Куком и французом Лаперузом. Россияне хотят присоединиться к совершению географических открытий в Тихом и в Индийском океанах. Почему, собственно, Британия и Франция может владеть коралловыми островками, а Российская империя не может?! Почему англичане начинают колонизировать Австралию и Новую Зеландию, а не мы?!

В этом мероприятии очень велика роль прибалтийских немцев. Когда Франца (Федора) Петровича Литке рекомендуют «выдающимся русским мореплавателем»,[191]а Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена (1779–1852) — «знаменитым русским мореплавателем»[192]— это только смешно.

Если бы русское естествознание навсегда осталось подражательным у немцев, аналитическим, никогда бы русская наука не взлетела на высоту глобальных обобщений и невероятных приключений духа, не смогла бы хоть в чем-то, но обогнать своих учителей.

Взрыв произошел в середине XIX столетия, когда русские ученые перестали ученически строго подражать немецким образцам. Они начали обращать повышенное внимание не на исследование внутренней структуры объектов, а на связи объектов друг с другом. Родилось синтетическое естествознание, качественно другой подход к явлениям и объектам.

Вот молодой тогда биолог Н. А. Северцов (в 1855 году ему 28 лет) выпускает работу: «Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии».[193]В ней он показывает не что иное, как единство живых существ в своей природной обстановке, закладывает основы экологического подхода в биологии.

По его же собственным словам, Николай Александрович только применил в науке то, что прекрасно известно любому крестьянину его родной Воронежской губернии.

И. М. Сеченов тоже показывает единство организма и среды, говорит о физиологической основе любых психических процессов. Этот основоположник естественнонаучного направления в психологии тоже ссылается на уроки, полученные у диких туземцев в его родной Нижегородской губернии.