Читать книгу "Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941-1945 - Алексей Тимофеев"

Трудно сказать, различали ли рядовые бойцы Красной армии народы Югославии и выделяли ли из них сербов. При первом взгляде на мемуары и хранящиеся в ЦАМО архивы исследователь может ответить на этот вопрос негативно. Упоминание сербов крайне редко, в основном, использовалось название граждан страны — югославы. Однако дифференциация не могла не возникать на основании практического опыта. Сербские коллаборационисты (войска М. Недича и Д. Льотича) и монархисты (бойцы Д. Михайловича) избегали вступать в бой с передовыми частями РККА на территории Сербии. В то же время не только индоктринированные отряды хорватских националистов — усташей, но и обычные хорватские части (домобраны) плечом к плечу сражались против РККА на территории Славонии (северной части Хорватии). Случайно или нет, но большинство негативных персонажей в романе Мальцева — хорватского происхождения, что свидетельствует о том, что в 1944–1948 гг. коминтерновские стереотипы о «плохих сербах» и «хороших хорватах» стали меняться. Достаточно частое среди сербов бытовое русофильство, проявлявшееся при контактах гражданского населения и красноармейцев, не могло не вызывать обратную реакцию[1021].

Восприятие красноармейцев югославскими (сербскими) гражданскими и военными лицами имело свои основы и причины. Оно базировалось на представлениях о России, сформировавшихся в сербском гражданском обществе до Первой мировой войны (в XVIII–XIX вв.) и имевших в своем фундаменте традиции исторических связей русского и сербского народов еще в Средневековье[1022]. С другой стороны, присутствовала и определенная осторожность, оправданная для представителей небольшого народа, столкнувшегося с политикой крупного государства, следовавшего своей имперской логике, не доступной жителям маленьких стран. Эту вторую сторону медали заметил Дж. Рутем, который упомянул «стену скептицизма… и воспоминания, которые имели сербы о том, как императорская Россия не оправдала их надежд в Балканских войнах и Первой мировой войне»[1023]. Разрушало «русский миф» и знакомство с бедственной жизнью русских эмигрантов, особенно тех из них, чей моральный облик противоречил патриархальным традициям балканского общества[1024]. Сотрудничество значительной части русских эмигрантов с немцами также способствовало ослаблению авторитета русских среди сербов. «Этим русским сербы дали прозвище “мы тоже оккупанты” и не уважали их»[1025].

Еще одной составляющей представления о русских были пропагандистские штампы о «первой стране победившего пролетариата», засевшие в голове у многих партизан и сочувствовавших НОАЮ. Партизанская пропаганда, построенная по советскому образцу, отрицала саму возможность существования «пятен на Солнце» — т. е. на процветающем и свободном советском обществе. В наивном и прагматическом объяснении, доступном широким народным массам, коммунистическую идею связывали с обществом материального благосостояния и процветания. Поэтому неизбежным было шоковое столкновение этой пропаганды и реальной бытовой стороны жизни РККА. Примеры такого шока от контраста между ожидаемым обществом всеобщего процветания и реальной картиной советского быта фиксировали и сотрудники посольства королевства Югославии, и югославские коммунистические функционеры, и простые жители Югославии, занесенные в СССР военной судьбой[1026]. Кроме вышеупомянутых субъективных основ восприятия русского народа жителями Сербии, стоит отметить и объективные характеристики сербского общества, населявшего освобожденные Красной армией от немцев районы Югославии. Речь шла о традиционном (деревенском и православном) обществе в балканской его форме. Это общество имело ориентальные стереотипы отношения к женщине, южный тип потребления алкоголя (в малых количествах и регулярно) и обычаи традиционного гостеприимства. Хотя в патриархальном сербском обществе и были некоторые схожие с русскими традиции, большинство красноармейцев были далеки от представлений об этом из-за своего относительно молодого возраста, советского воспитания и нескольких лет, проведенных в отрыве от своих домов.

Большинство сербского населения ожидало приближавшиеся дивизии РККА как освободителей, о чем с понятной горечью писали в своих мемуарах даже сербские коллаборационисты. Такое ожидание даже антикоммунистически настроенные представители состоятельных кругов формулировали так: «Пусть хоть цыгане придут, главное, чтобы избавиться от немцев». Этому способствовало и падение влияния антикоммунистической пропаганды немцев и сербских антикоммунистов, а также воспоминания о приходе русской армии на Балканы в XIX веке, что не привело тогда к навязыванию местным народам существовавшей в России политической системы[1027].

Конечно, первые впечатления об РККА зависели и от личных политических симпатий человека: ждал ли он освободителей из СССР, из США и Англии или вовсе не жаждал ухода немцев. Последних среди сербов было крайне мало, большинство были радужно настроены, ожидая приход Красной армии. Наибольшее воодушевление вызывала многочисленная и мощная советская бронетехника, чьи размеры и количество намного превосходили виденное до этого в Югославии. Во время оккупации Югославии в 1941 г. и позднее в боях против партизан немцы использовали небольшие танки Pz Kpfw I (вес — 5,4 т), Pz Kpfw II (вес — 7,2 т) и разношерстные чешские, итальянские, венгерские, французские и польские трофеи, также не отличавшиеся особыми размерами. Новые поколения более крупных танков Pz Kpfw III (вес — 22 т) и Pz Kpfw IV (вес — 24,6 т), не говоря уже о «крупных кошачьих панцервафе» («тигр», «пантера», «королевский тигр»), были редкими гостями в гористой местности Югославии в боях с партизанами, почти не имевшими противотанковых средств. Поэтому бесчисленные колонны Т-34 (вес — 29,2 т) и ИСУ-122 (вес — 45,5 т) из состава 4-го мех. корпуса и 57-й армии не могли не вызвать у жителей Югославии восхищения, смешанного со страхом. По воспоминаниям очевидцев продвижения советской бронетехники по Сербии, видимые на горизонте клубы пыли, поднятой мощными гусеницами с немощеных горных дорог, сопровождались гулом и дрожанием земли от движения многотонных машин. Громогласные звуки выстрелов самоходной артиллерии не только били по барабанным перепонкам, но и отдавались вибрациями по всему телу, выбивали стекла в расположенных неподалеку домах. «Около полуночи нас разбудило приглушенное грохотание. Оно доносилось со стороны Милича и для наших отупевших чувств было все сильнее. Кто бы то ни был, он не смеет застать нас в кроватях!.. Я подполз к бараку, стоявшему ближе всего к дороге, и скрылся за углом, чтобы наблюдать за подходом освободительной Красной армии. Осторожность не помешает… Издалека было ясно, что приближаются танки. Должно быть, по крайней мере тридцатитонные, настолько дрожала земля. Один за другим, с ужасным грохотом, окруженные черным дымом, ревели они навстречу мне, освещая дорогу под острым углом…»[1028]