Читать книгу "Мендельсон. За пределами желания - Пьер Ла Мур"

— Но она стала твоей любовницей, эта Анна, не так ли?

Чёрт возьми... С ней бесполезно умничать. Жена может выведать всё о прошлом своего мужа, если захочет.

— Да, — пробормотал он, опуская глаза.

— Ты любил её?

— Я?! — возмущённый протест. — Вовсе нет, нисколько...

— А она тебя?

— Конечно нет! — со всем пылом воскликнул он. — Она и думать обо мне не думала. Говорю тебе, это просто пустяк... Я слышал, она теперь замужем.

— А эта Магдалена?

Здесь Феликс стоял на твёрдой почве, мог одновременно быть возмущённым и правдивым.

— Никогда! Никогда не видел её раньше... Даю тебе тожественную клятву...

Сесиль поверила ему. Минуту она молчала, не обращая внимания на его заверения в невинности.

— В таком случае я думаю, что это можно, — почти прошептала она. — Она сможет приходить сюда, я полагаю.

— Сюда? Зачем?

— Ты ведь хочешь помочь этим людям, не так ли? Ты сказал, что им нужно подучиться.

— Здесь?

— Боюсь, что это единственное место. У тебя есть инструмент, и попечители не будут, наверное, возражать против того, чем ты занимаешься в своём доме.

Глаза Феликса затуманились нежностью. Он знал, каких усилий стоили ей эти слова. Дом был для неё святилищем, семейной ракой, которая редко открывалась и в которую допускались только тщательно отобранные друзья...

— Ты в самом деле не будешь возражать против того, чтобы эти люди приходили сюда?

Сесиль судорожно сглотнула:

— Нет, я действительно не буду. Они хорошие люди, когда узнаешь их поближе.

Они поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи. Засыпая, она повернулась к нему с сонной улыбкой в полузакрытых глазах:

— Я ведь сказала тебе, что с нами Бог и что-нибудь образуется, не так ли?

Итак, Феликс начал вести двойную жизнь. Днём он исполнял свои официальные обязанности, вечером тренировал четырёх руководителей групп Цецилианского вокального общества. Герман Шмидт приходил, конечно, тоже. Он старался быть полезным: стоя у рояля, переворачивал ноты, пока Феликс играл, и повторял его указания. В перерывах Сесиль приносила закуски, сосиски, сырные пирожки и пиво. Она тактично убирала Катрин, Густава и других слуг подальше с глаз певцов, чтобы снизить социальные барьеры и создать атмосферу непринуждённости и неформальности. Она наливала большие чашки кофе или кружки пива, расспрашивала певцов об их работе и семьях. Постепенно Шмидт и Танзен утратили свою застенчивость. Танзен рассказывал ей о своих четырёх детях и питал к ней чувство сродни обожанию.

Для Магдалены эти вечера в высшем обществе были самыми потрясающими со времени её переезда в Лейпциг. Игнорируя попытки Шмидта заставить её молчать, она вспоминала о своих годах на сцене, о бесчисленных неприятностях — обычно о банкротстве владельца театра или зависти своих коллег, — которые наносили удар по её карьере, и с оживлённым самодовольством и набитым ртом говорила о мужчинах высокого ранга, добивавшихся её благосклонности. «Просто чудо, — говорила она, изящно жуя сосиску, — что я не стала принцессой в одном из этих проклятых замков с башнями».

Авторитет Магдалены, однако, проистекал из другого источника. Она была единственной известной подругой Ольги Бекер, любовницы мэра. Ольга была женщиной-легендой Лейпцига. Подвергнутая остракизму, изгнанная из общества местными аристократами, она почти никогда не покидала маленького домика, который находился позади католического собора Святого Иосифа и который Мюллер купил для неё. Все слышали и постоянно сплетничали о ней, но никто не знал её лично. А Магдалена знала. «Да мы с Ольгой фактически сёстры», — говорила она, слегка преувеличивая.

Она познакомилась с Ольгой в ходе вечных скитаний, и их дружба каким-то образом сохранилась. Подобно Магдалене, Ольга была актрисой. Они жили вместе в Висбадене, экономя на всём, деля тарелку кислой капусты, когда Христоф Мюллер свалился с неба в жизнь Ольги и навсегда решил для неё проблему регулярного питания. Когда Ольга уехала из Лейпцига, чтобы сделаться мадам Помпадур[123] его светлости, Магдалена поехала с ней. «Она хотела, чтобы я жила с ней, — объясняла она, — и составляла ей компанию». Но Магдалена была гордой, помимо того, что она была прирождённой артисткой, в то время как Ольга... «Ну, конечно, у неё был приятный голосок и золотое сердце. Она могла отрезать себе правую руку ради подруги, но у неё не было подлинного артистического таланта». И потому, хотя они постоянно виделись, Магдалена сохраняла свою независимость.

Как ни странно, Сесиль привязалась к Магдалене Клапп. Сесиль была очарована этой странствующей артисткой, как жителем какой-то другой планеты. Легенда, которую Магдалена создала о себе и в которую сама поверила, скрывала верное и благородное сердце, мужественное принятие тяжёлой и одинокой жизни.

— Как ты думаешь, на что она живёт? — спросила Сесиль однажды за обедом.

— Герман говорил, что она немного подрабатывает тем, что летом поёт на свадьбах и в пивных барах или исполняет какую-нибудь второстепенную роль, когда в Лейпциге останавливается заезжая труппа. Боюсь, что ей приходится несладко, бедняжке.

— Магдалена заставила меня понять, как мне повезло. Я бы хотела ей помочь. Ты не думаешь, что я могла бы положить в конверт немного денег и послать ей?

— Она догадается, откуда деньги, и может обидеться. Некоторые бедняки очень щепетильны в вопросе денег. Я попрошу Шмидта платить ей регулярное жалованье на том основании, что, как профессиональная певица, она не должна петь без вознаграждения. Это спасёт её гордость.

Приближалось Рождество. Уже святочное веселье выплёскивалось в виде ёлочных украшений в витринах магазинов и пения на улицах бедных студентов. Каждая семья готовилась к появлению младенца Христа в сочельник в крошечных золотых санях, запряжённых крылатыми пони.

— Попечители говорили что-нибудь о твоём посещении сарая Танзена и подготовке певцов? — спросила Сесиль однажды вечером после очередной репетиции с ними.

— Не думаю, что они знают об этом.

— Возможно, они просто ничего не говорят.

— Возможно.

Мендельсоны решили поехать на Рождество во Франкфут и провести праздники со своими детьми. Убаюканный спокойствием, Феликс начал питать робкие надежды. Пение в каретном сарае намного улучшилось. Все тренировались с прилежанием и неутомимой энергий. Сесиль, которой теперь иногда помогал Шмидт, почти закончила переписывать «Страсти». Возможно, после рождественских праздников удастся убедить какой-нибудь другой вокальный ансамбль присоединиться к цецилианским певцам. При удаче и упорной работе они смогут быть готовы к представлению на Вербное воскресенье в апреле. Конечно, оставался ещё вопрос об оркестре, но Сесиль сказала: «С нами Бог, и что-нибудь образуется». Может быть, ему также удастся нанять некоторых гевандхаузских музыкантов. Феликс сам будет сидеть за органом, если им удастся найти его. Если нет, то он воспользуется тем, что стоит у них в доме. Инструмент, конечно, не очень подойдёт, но всё-таки это лучше, чем ничего. Будет если не триумф, то скромная победа. Но, услышав потрясающую музыку «Страстей», люди утратят непримиримость, и будет организовано другое, лучшее исполнение. Так постепенно все узнают о «Страстях».