Читать книгу "Не один - Отар Кушанашвили"

Со стороны карьера ДН кажется близким к идеальному фильму, на всех уровнях выстроенном как столкновение малого и величественного. О Нагиеве можно сказать многое, если не все, глядя на то, как он возится с детьми; очевидно, что это не отставной козы барабанщик, а полнокровная величина с многолюбивым сердцем.

Но я не осанну исполняю, я пишу эти строчки, надеясь, что их прочтет Вячеслав Муругов, продюсер, которого так и хочется «обозвать» медийным магнатом.

Если к Нагиеву я отношусь с беспримесной братской симпатией, то к Муругову – с двойным чувством: восхищения и непонимания.

Мы давно – не коротко, но давно знакомы, мне он кажется славным малым, и я одно время – в эпоху жесточайшей бескормицы – донимал его просьбами, челобитными, мольбами найти мне хоть какой-нибудь проект, хоть какую-нибудь роль.

Но донимал, разумеется, исключительно в шутейном смысле, бо мне претит (может, в этом моя ошибка) валяться в ногах.

Муругов, с его-то «ай-кью», прекрасно все понимает, все видит и слышит, а я претендовал всего-то на жалкие крохи, и не могу сказать, что и сейчас не претендую. Как выразился обаятельный паяц в сериале «Правосудие», «стеснительность – это помеха, а не энергетический напиток».

С Муруговым мы переписывались, за это время он снял пятнадцать тысяч человек, степенью бесталанности способных довести до срыва даже людей с беспримерным, высочайшим порогом толерантности.

Но ведь Муругов, кому СТС обязана превращением в расчудесный аттракцион, вовсе не обязан, скажете вы, думать о «затейливом рельефе моей сакарт-вельской души».

Я тоже в один момент так подумал, подумал, что ничем мне Муругов с его высокобюджетностью и высокорейтинговостью мне не обязан, что я ему мешаю, высасываю энергию – и докучать ему перестал.

Но позвольте мне, ничтожной молекуле, привести дословную муруговскую цитату из упомянутого очерка: «Нагиев единственный в своем амплуа, в России сейчас таких просто нет. С кем его сравнить на Западе? Наверное, Чарли Шин тоже как бы отрицательный герой с хулиганской составляющей, но Дмитрий по счастью, в жизни очень серьезный человек, очень профессиональный».

Вячеслав, ужели я настолько мал, настолько мелок, настолько мизерен, настолько ничтожен, что Вы не видите меня, он не единственный, я и в этом амплуа сверхорганичен, ровня ему, спросите его, он обожает меня и подтвердит мою охальную уверенность.

И Чарли Шин уместен в таком разговоре, как отец Фотий в разговоре о поп-музыке.

И я так понимаю, меня «очень серьезным человеком, очень профессиональным» Вы не видите.

Это как та самая всегдашняя дискуссия, почему Ургант самый востребованный затейник?

А откуда ж другим взяться, если вы только его и показываете?!

Вот еще, возиться с другими, какой-то Отарик вякает…

Так вы рассуждаете, Вячеслав?

Если так, то – ой, я сколько угодно могу быть в собственных глазах живым образцом чуда физической гармонии и неистощимого тонуса, но Вы обо мне даже не вспомните и никуда не позовете.

И останется у меня прежний статус самой недооцененной смешной звездочки страны, как меня однажды в интервью украинской прессе назвал Дима Нагиев.

За которого я очень, очень, очень рад.

Борис Корчевников, 20 миллионов рублей и фотосессия в жанре «ню»

Боря Корчевников вырос так, что уже играючи адаптируется к формату трэш-феминистского пеплума, чья экстатичность искупается пластиковыми доспехами в традициях софт-порно.

Корчевников все чаще напоминает мне преклонного ковбоя из восхитительной комедии «Городские пижоны», который осаживает приехавших в рекреацию фраерков из города: «Вы пятьдесят недель вяжете узлы и думаете, что две недели здесь их развяжут. Не выйдет».

У такого рода ток-шоу есть только один выход (Боря, записывай!): оно должно быть выстроено на всех уровнях как столкновение малого и величественного, и чтобы от этих столкновений постоянно образовывалось трение, которое не даст шоу забуксовать.

С другой стороны, учитывая, какие высокотурбулентные гости приходят к Боре, предпосылок к тому, что программа забуксует, покамест нет никаких.

Я все чаще ухожу с бориных съемок с двойным чувством – ужаса и восторга.

Оказывается, эти эмоции могут не просто соседить, но и ладить; до известной степени, конечно.

Зная Борю, могу предположить, что он думает по поводу того, что все чаще к нему на предмет разборок заявляются люди, исповедующие, по Стругацким, «беспардонный гедонизм»: я никто, имени у меня нет, я ничего не хочу делать, но выньте да положьте мне не жалкие крохи, а целый мир.

Евгений Самусенко захотел развестись с Миленой Дейнега, и, как сказали бы смешные психологи, которые повадились ходить к Боре толпами и которые не похожи на людей, которые хотя бы себе могут помочь: «причина лежит в сфере морали».

Этот союз – союз цифровой эры: познакомились в интернете, Евгений, который когда-то начинал с конкурсов красоты, потом занимался антиквариатом, лесом, недвижимостью, да чем он только не занимался, одно время подвизался психологом, вот барышне в этой ипостаси он и понадобился.

Подробностей я не помню, подозреваю, не я один, в общем, Евгений во время личной встречи в девушку влюбился.

Сначала безответно, девушка спервоначалу не понял самусенковской души прекрасный порыв: начать с того, что там разница в возрасте 23 года, вот и сомневалась барышня. (А я так и вообще не верю в такие адюльтеры, они любого идеалиста до суицида доведут).

Но после настойчивых ухаживаний барышня сдалась.

И, со слов Милены, только тогда она вызнала-прознала, что ейный муженек мегабогат.

Вы верите в эту беспримерную наивность, граничащую с густопсовым идеализмом?

Вот и в студии не поверил никто.

Кого ни спроси задним числом, никому нет дела до баснословных условных единиц, дело в принципе, в рифме «любовь-кровь», а вы про какой-то презренный металл, какого вы о нас низкого суждения.

Однако Самусенко требует 20 миллионов рублей, колье и собаку (была в студии).

Про колье – отдельная история, которую надо бы рассказывать под песню Уитни Хьюстон.

Колье Евгений дарил Милене с оговоркой, что это фамильная реликвия и хорошо бы ее передать детям.

А вот тут начинается драма, и этой истории более не подходит золоченая рама.

Когда Самусенко заговорил о детях, Милена взорвалась: «Ну и где они, дети?! Мне уже 34, а детей у меня нет, а я очень хочу детей. Вот убить его мало, про детей он заговорил… Ну и где они, пусть скажет, где?»

Евгений на вопрос, где дети, отвечать гордо отказался, но наконец, снизошел до объяснения, почему резко (или не резко) охладел к красивой жене, без которой «еще вчера» себя не мыслил.