Читать книгу "Проклятая реликвия - Майкл Джекс"

С другой стороны, у Долл Вопинг оружия не было, зато она держала в руке кожаную фляжку, словно собиралась драться ею. Я поставил на рашпер.

Пока женщины с удовольствием обменивались оскорблениями и жестами. «Говнючка ты!» и кукиши, и все такое прочее. Толпа разделилась — одни подстрекали женщин, другие оглядывались в поисках констебля. Мог бы и догадаться, что Абель Глэйз и Джек Уилсон находятся среди зевак.

— Из-за чего скандал, ребята? — спросил я.

— А из-за чего обычно дерутся женщины? — отозвался Джек. — Да они так же готовы вступить в рукопашную из-за мужчин, как мы из-за женщин.

— Хотел бы я, чтобы кто-нибудь подрался из-за меня, — произнес Абель, которому не везло в любви.

И тут до меня дошло. Разве Улисс Хетч не сказал своей девке, когда они подтрунивали друг над другом, «пойди, спроси у прилавка со свининой»? Неужели эти две дамочки устроили перебранку из-за издателя пикантного товара?

Долл и Урсула — если это действительно торговка свининой — кружили напротив друг друга, как две собаки. Одна потрясала своим рашпером, другая размахивала фляжкой, но ни одна не хотела начинать первой. Толпа помалкивала, не желая нарушить чары. Но прежде, чем женщины успели вступить в драку, сквозь толпу привычно протолкались двое констеблей и уперлись в землю служебными дубинками, длинными и тяжелыми, устрашающими на вид и достаточно тяжелыми, чтобы сломать руку или раскроить череп. Имей они дело с мужчинами, уже пустили бы их в ход. Но с женщинами констебли предпочли более человечный подход.

Они схватили обеих. Крупные мужчины с нависшими бровями, сущие Гог и Магог. Один обхватил Урсулу, второй вцепился во фляжку Долл. На какое-то мгновенье показалось, что женщины обернут свою ярость против констеблей, но одновременно я ощутил облегчение, охватившее обеих, словно им удалось с честью выйти из необходимости устроить драку.

И наконец, с некоторым запозданием, появился миниатюрный человечек с аккуратной бородкой. Я его случайно знал — олдермен и судья, Уолтер Фарнаби. Год с небольшим назад я видел, как он опечатывал зачумленный дом на Кентиш-стрит. Очень педантичный человек, которому никто не осмеливался перечить. Очевидно, на ярмарке святого Варфоломея он выступал в должности судьи. В толпе тоже многие его узнали, судя по шепоткам и бормотанью.

По жесту Фарнаби констебли отпустили скандалисток, повиновались, но с таким видом, словно с удовольствием подержали бы женщин еще немного. Не знаю, что сказал обеим Фарнаби — он подошел к каждой по отдельности и пошептал на ухо — но этого хватило, чтобы женщины повернулись и пошли в разные стороны. Урсула вернулась к свиному прилавку, а Долл направилась в ту сторону ярмарки, откуда я только что пришел.

Вмешательство судьи вызвало общее разочарование. Я слышал, как некоторые высказывались в том смысле, что власти суют свой нос в невинные развлечения, а настоящие преступники свободно расхаживают вокруг. Вспомнив Соловья, исполнявшего баллады, и его сообщника, я не мог не согласиться.

Джеку и Абелю было очень любопытно, что у меня произошло с книготорговцем. Я промолчал о реликвии, сказал только, что Улисс утверждает, будто у него есть грязные страницы шекспировской пьесы, но ему нужно время, чтобы ее найти. И добавил, что между Шекспиром и Хетчем имеется своего рода старая вражда, и что книготорговец окружил себя довольно странным обществом, к которому принадлежат только что виденная нами женщина и говорящий ворон по имени Держи-крепче. Рассказал я и о встрече с Томом Гейли.

Дожидаясь, когда можно будет вернуться в логово Хетча, мы побродили по ярмарке, остановились, чтобы глотнуть эля, к нам приставали продавцы конской плоти, человечьей плоти и других диковин. Но мы, как умные жители Лондона, сумели устоять почти перед всеми соблазнами.

В конце концов мы решили, что времени прошло достаточно, и вернулись к входу в палатку книготорговца в тихой части ярмарки. Странно, что мистер Хетч устроился здесь, подальше от общей сутолоки. Может быть, его покупатели предпочитали приходить к нему скрытно, учитывая «пикантный товар». Книги и брошюры, нетронутые, лежали на столе. Полотнище палатки было откинуто, и у меня опять возникло чувство, что за нами наблюдают через занавеску, висевшую поперек палатки. Может, это ворон со своими блестящими глазами? Я бы предпочел человека.

Я окликнул мистера Хетча. Никто не ответил. Я крикнул громче, ожидая, что Держи-крепче велит мне действовать. Или заткнуть глотку. Я оглянулся на спутников и сделал знак, что следует зайти внутрь. Хетч наверняка не будет возражать. Обычная сделка, и не более того. Получить четыре фунта и расстаться с грязными страницами «Домициана». А на будущее мне стоит не с такой готовностью соглашаться на поручения от имени Уильяма Шекспира.

Мы вошли в палатку. Я скользнул за занавеску.

Внутри была сумрачно, душно и воняло. Но на этот раз запах был другим, пахло горечью и чем-то паленым.

Что мы нашли, вам уже известно.

— Боже мой, Ник, что нам теперь делать? — воскликнул Абель Глэйз.

— Не знаю.

— Нужно идти к судье, — сказал Джек Уилсон. — Любому понятно, что это убийство.

— Его застрелили, — произнес Абель, глядя на темную дыру в груди торговца и кровавый флаг вокруг нее.

В молодые годы, до того, как заняться мошенничеством, Абель служил в армии во время Нидерландской кампании и знал о войне и ранах больше, чем я узнаю за всю жизнь.

— Надо полагать, из его собственного пистолета, — добавил я. — Он показывал мне его, когда показывал, кое-что еще.

Джек и Абель посмотрели на меня. Возможно, недоумевали, что это за «кое-что еще». Я показал на орудие убийства, лежавшее в углу палатки, словно преступник в панике швырнул его туда перед тем, как убежал. Или убежала. Потому что пистолетом могли воспользоваться как мужчина, так и женщина.

— Это снапхонц, — сказал Абель. — Их широко использовали в Голландии.

Ни один из нас не откликнулся на эти профессиональные сведения.

— Можно просто уйти, — помолчав, произнес Абель. — Мы не обязаны никому ничего сообщать. И ни одна душа не узнает, что мы сюда заходили.

— Вы можете уйти, — отозвался я. — А меня здесь уже видели.

Я думал о Вопинг Долл. А также вспоминал того типа с соломинками на шляпе, который выскользнул из палатки, когда мы подошли к ней в первый раз.

— Значит, нужно идти в Пирожно-пудренный суд, — подвел итог Джек. — Это вам не карманник с певцом баллад.

— Да, ты прав, нужно идти в суд, — согласился я, озираясь. — А где птица?

— Птица?

— Держи-крепче, ворон, о котором я вам рассказывал.

— Да провались он, твой ворон, — хмыкнул Джек. — У нас труп на руках.

— Погоди минуту. — Я наклонился, чтобы посмотреть на стопку бумаг, прижатую тушей Хетча. Листы были старые, мятые, перепачканные кровью, но одного взгляда хватило, чтобы понять — это и есть непоставленная пьеса Шекспира, «Домициан». Название было от руки написано на титульном листе. Хетч все-таки нашел ее. Вероятно, это последнее, что он успел сделать в этой жизни. Что ж, подумал я, засовывая измятые листы под камзол, я сберег хозяину целых четыре фунта. Странно, до чего банальные мысли приходят в голову в такие страшные минуты.