Читать книгу "Ложь короля - Стив Берри"

– Это место великой истории, – сказала она. – Сюда наведывались многие короли и королевы.

Внутри особняк был просторным, строгим; меблировка простая, но с эдаким неброским шиком. Пахли лаком теплого цвета стенные панели, пах воском надраенный паркет, въевшимся дымом попахивали дровяные камины.

– Сколько себя помним – а мы здесь бывали не раз, – сказала мисс Мэри, – пахнет в этом месте всегда одинаково.

Они стояли в Мраморном зале – якобитском чуде в оба этажа и во всю длину огромного дома. Из величавых окон с эркерами на стены ложились золотистые прямоугольники и трапеции солнечного света. Ласкали взор стенные гобелены, галерея для менестрелей, фирменный шахматный пол. В камине возле ряда дубовых столов и скамей («Предметы обстановки подлинные» – указывала табличка) потрескивал огонь.

Несколько часов назад из Темзы выловили тело Томаса Мэтьюза с дыркой от пули в груди. Предварительное вскрытие выявило наличие в легких воды, на основании чего был сделан вывод, что пожилой человек утонул. Стефани Нелл ни слова не было сказано о том, что его гибель – дело рук Кэтлин Ричардс. Пистолет был сразу же выброшен во Флит – поди найди теперь. Правду знали лишь сама Кэтлин и Коттон Малоун; официально же трагедия была представлена как некая роковая оплошность в ходе контроперации. Стороны, в частности, сошлись на том, что смерть Мэтьюза – а с нею и Антрима, и еще пятерых агентов – так и останется нераскрытой. Что было, то было.

Стефани сообщила, что СРС попыталась было проникнуть в те подземные помещения, где разыгрался финальный акт с фейерверком, но ни одно из них не уцелело. А крохотные камеры, что используются спасателями при землетрясениях, зафиксировали под завалами камней и изуродованных артефактов наличие обугленных останков, подтверждающее гибель Антрима.

Операция «Ложь короля» была, таким образом, завершена.

Оставался лишь один, последний нюанс.

С дальней стороны зала приближалась женщина – рослая, стройная, с горделивой осанкой, медового цвета волосы уложены в безупречный «фокстрот». Она шла спокойной, уверенной походкой, а звонкий стук ее шпилек скрадывался стенными панелями.

Подойдя, она представилась. Элизабет Макгир, министр внутренних дел. Курирует все вопросы, связанные с национальной безопасностью, в том числе и то упущение СРС. Томас Мэтьюз был у нее в подчиненных.

Элизабет Макгир остановилась перед Коттоном.

– Прошу извинить, – обратилась она к их притихшей компании, – но мы с мистером Малоуном должны поговорить наедине.

Тот кивнул своим спутникам: дескать, все в порядке.

– Можете пока погулять по дому, – с холодной вежливостью предложила Макгир. – Здесь, кроме нас, никого нет.

Пожилые близняшки не мешкая повели Кэтлин Ричардс и мальчишек из зала на импровизированную экскурсию.

Когда они удалились, Макгир сказала:

– Вы устроили редкостный переполох.

– Чем богаты, – кивнул Малоун.

– Фиглярствуете?

Эта женщина, совершенно очевидно, пришла сюда не для того, чтобы перекинуться парочкой комплиментов или анекдотов.

– Честно говоря, все вышло глупейшим образом. Для обеих сторон.

– Соглашусь. Но заметьте, начали все американцы.

– В самом деле? А это что, было нашей затеей – выменивать осужденного террориста?

Малоун хотел дать ей понять, на какой стороне баррикады находится.

Лицо Элизабет Макгир несколько смягчилось.

– Со Стефани Нелл мы близкие друзья. Она сказала, вы в свое время были ее лучшим агентом.

– Я ей приплачиваю, чтобы она распространяла этот миф.

– И меня, и ее все произошедшее, честно признаться, шокировало. Особенно насчет Иэна Данна. Подвергать этого мальчика, фактически еще ребенка, такой опасности было недопустимо. И этому нет оправдания.

– И тем не менее вы своего добились, – подвел логический итог Малоун. – Террорист отправляется домой, а Великобритания отжимает все концессии, которые ей обещала Ливия.

– Так уж устроен мир. Соединенные Штаты совершают подобные сделки каждый день. Так что не надо ханжества. Мы делаем то, что должны. В соответствующих пределах, – оговорилась она.

Очевидно, очерченные маркером контуры таких пределов простирались достаточно далеко, ну да не будем спорить.

Элизабет Макгир жестом указала на дальний конец зала и провела Малоуна туда.

– Встречу именно в Хэтфилд-хаус я выбрала из-за этого портрета.

Коттон уже обратил внимание на тот холст, висящий по центру стены: по обе стороны открытые арочные проходы, а по бокам два небольших портрета, Ричарда III и Генриха VI. Внизу стоял резной дубовый сундук с серебристо-золотистыми прожилками в благородном старом дереве.

– «Портрет с радугой», – представила Макгир, как обычно объявляют перед началом музыкальное или литературное произведение.

Малоуну вспомнилось упоминание о нем в заметках Фэрроу Керри и в хрониках Роберта Сесила.

– Здесь уйма аллюзий, – сказала Макгир.

Малоун слушал, а она разъясняла.

Корсаж платья Елизаветы был выткан весенними цветами – фиалками, примулами и жимолостью, – что символизировало молодость, свежесть и пору цветения. На оранжевой мантии расшиты глаза и уши, намекающие на то, что государыня видит и слышит решительно всё. Левый рукав ее платья украшала змея, в своей пасти придерживающая сердце – символ того, что страсти королевы подчинены ее разуму. Над змеей – армиллярная сфера[16], тоже символ мудрости.

– А название портрету дает радуга, которую королева держит в правой руке.

Было заметно, что радуга в сравнении с нарядом несколько блеклая.

– В выборе своих портретов Елизавета всегда была разборчива. Однако этот был закончен уже после ее смерти, так что художник имел свободу действий.

Полотно, надо сказать, впечатляло.

– Последнее действо в правление Елизаветы I имело место как раз в этом зале, – сказала Элизабет Макгир. – В тысяча шестьсот втором году она почтила Роберта Сесила визитом. То было пышное празднество, с банкетом и представлением. Славный финал долгому царствованию. Три месяца спустя королева скончалась. Что и говорить, великая женщина.

От Малоуна не укрылось логическое ударение: даже не «великая», а именно «женщина».

Выделялась и фраза на латыни, как будто с умыслом помещенная в левой части портрета. Non sine sole iris.

Знание латыни, как и нескольких других языков, крепилось у Малоуна на уровне эйдетической памяти.