Читать книгу "Петербург - столица русской гвардии. История гвардейских подразделений. Структура войск. Боевые действия. Выдающиеся личности - Борис Алмазов"

Как-то не стыкуются эти факты с привычным нам образом Аракчеева. Единственное, что совпадает, – служака. Но тупых и не очень, и даже умных, исполнительных служак хватало. Стало быть, имелось нечто, что расположило мнительного и недоверчивого Павла Петровича к молчаливому офицеру с бугристым лицом кирпичного цвета, если становится Аракчеев сначала комендантом Гатчины, затем начальником всех сухопутных войск цесаревича, а после восшествия на престол Павла I он буквально осыпаем чинами и наградами. Гатчинский полковник А. А. Аракчеев «пожалован 7 ноября 1796 г. Петербургским комендантом; 8-го числа произведен в генерал-майоры; 9-го – в майоры гвардии Преображенского полка; 13-го – кавалером орденом Св. Анны I ст.; в следующем году (1797) 5 апреля ему пожаловано баронское достоинство и орден Св. Александра Невского».

Аракчееву, который представляется каким-то странным человеком без возраста, в это время всего 28 лет. Как и прежде, он, правда, в сравнении с другими баронами, нищий. Потому Павел I жалует ему 2000 крестьян с предоставлением выбора губернии. Аракчеев – никогда ни у кого ничего не просил для себя лично – растерялся и даже был готов от имения отказаться. Наконец, выбрал село Грузино Новгородской губернии.

Это – единственный дар, принятый Аракчеевым. От всех многочисленных «пожалований» в дальнейшем он отказывался. «Будучи влиятельнейшим вельможею, приближенным государя, граф Аракчеев, имея орден Александра Невского, отказался от пожалованных ему других орденов: в 1807 г. – от ордена Св. Владимира и в 1808 г. – от ордена Св. Апостола Андрея Первозванного и только оставил себе на память рескрипт на орден Андрея Первозванного.[129]Удостоившись пожалования портрета государя, украшенного бриллиантами, граф Алексей Андреевич бриллианты возвратил, а самый портрет оставил. Говорят, что будто бы император Александр Павлович пожаловал мать графа Аракчеева статс-дамою. Алексей Андреевич отказался от этой милости. Государь с неудовольствием сказал: «„Ты ничего не хочешь от меня принять!“ – „Я доволен благоволением Вашего Императорского Величества, – отвечал Аракчеев, – но умоляю не жаловать родительницу мою статс-дамою; она всю жизнь свою провела в деревне; если явится сюда, то обратит на себя насмешки придворных дам, а для уединенной жизни не имеет надобности в этом украшении“. Пересказывая об этом событии приближенным, Алексей Андреевич прибавил: „Только однажды в жизни, и именно в сем случае, провинился я против родительницы, скрыв от нее, что государь жаловал ее. Она прогневалась бы на меня, узнав, что я лишил ее сего отличия“».[130]

Однако в царствование государя Павла Петровича опала могла последовать с той же стремительностью, что и награждение чином. Не миновал сего и Аракчеев. Что послужило причиной? Враги Аракчеева, коих было море и при жизни, и особенно после его смерти, утверждали, что среди многоразличных обязанностей Аракчеева было и заведывание квартирмейстерской частью, т. е. тогдашним Генеральным штабом.

Служба офицеров по квартирмейстерской части под его начальством была, по свидетельству графа Толя, «преисполнена отчаяния», Аракчеев, являя «фанатическое тиранство», заставлял подчиненных заниматься по 10 часов в сутки «бесполезной работой». Мало того, Аракчеев, являясь по два и по три раза в день среди офицеров, занятых черчением бесполезных планов, при малейшем поводе, под самыми ничтожными предлогами осыпал их самой отборной бранью, причем один раз даже дал пощечину колонновожатому Фитингофу, а в другой «позорнейшими словами» обругал «подполковника Лена, сподвижника Суворова и Георгиевского кавалера». Лен, «несчастная жертва его гнева», не перенес оскорбления и, возвратившись домой, написал Аракчееву письмо и застрелился. Слухи об этом будто бы дошли до государя, который 1 февраля 1798 г. уволил Аракчеева «в отпуск до излечения», а 18 марта и вовсе отставил от службы «с награждением чином генерал-лейтенанта».

Однако в «Истории русского генерального штаба», составленной Н. П. Глиноецким (Т. I. С. 142–149), утверждается, что благодаря хлопотам Аракчеева «к концу 1797 г. удвоен был состав членов свиты Его Величества по квартирмейстерской части и усовершенствованы производившиеся в то время съемки в Литве и Финляндии» – т. е. составлялись те самые «бесполезные» планы, без которых не было бы победы в Шведской кампании 1809 г. А уж солдатской кровушки во всяком случае пролилось бы тогда много больше. Относительно пощечины Фитингофу – неизвестно, а вот «несчастная жертва гнева Аракчеева» подполковник Лен, во-первых, ни в каких списках Георгиевских кавалеров не значится, стало быть, им не был, во-вторых, не стрелялся, а просто умер, что, кстати, объясняет, почему именно его стало возможно объявить «жертвой гнева».

Об Аракчееве документы же сообщают, что отставляют его от службы как «несоответствующего должности генерал-квартирмейстера». Но уже 29 июня он вызван обратно из Грузина, 11 августа вновь принят на службу, а 22 декабря 1798 г. вторично назначается на прежнюю должность генерал-квартирмейстера. Дворцовые сплетники утверждали, что это благодаря заступничеству «верного друга», великого князя Александра Павловича, будущего императора Александра. А что ж в этом плохого?

Отношения, которые связывали Аракчеева с Павлом I и Александром I были эмоционально окрашены, прежде всего, завистью и ненавистью окружающих. Каких только презрительных, уничижающих, грязных эпитетов не получал Алексей Андреевич, из которых самое мягкое – «лизоблюд». Оно ни в малейшей степени не содержало хотя бы каплю истины. Не был Аракчеев ни подхалимом, ни прихлебателем!

Чтобы понять его чувства и поступки, следует учесть, что он совсем мальчишкой был отторгнут от семьи, где его любили, хотя и воспитывали в строгости, но не без ласки, а в строгости отеческой. Презираемый и открыто ненавидимый, надо полагать, он всегда тосковал о семье. В полном соответствии с воспитанными в нем тогдашними представлениями о монархе, в Павле I он видел отца, и, безусловно, в отношении к нему реализовывал все свои сыновние чувства. Блистательный венценосец, многие взгляды которого Аракчеев разделял, кем искренне и не без основания восторгался, дополнил в его душе любовь к отцу. Образ опального, гонимого императора, безусловно, сливался у него в душе с тоской и любовью к нищему и беспомощному отцу, и восхождение на престол Павла I было понято Аракчеевым как торжество справедливости, как божественное воздаяние!

– У меня кроме Вас никого нет, – сказал он как-то Павлу, и это была чистая правда.

Этот невысокий, сухощавый, угрюмый с молодости человек, страстную натуру которого выдавали только «огненные глаза», не получивший широкого гуманитарного образования, не умевший танцевать, отводил душу на плац-парадах, был уникальным практиком, а всю нерастраченную любовь, тоску по семье, скрытое страдание от того, что его самого никто не любил, отдал Павлу I и Александру I.