Читать книгу "Ресторан "Березка" - Евгений Попов"

27 декабря 1982 года

Или, вернее, мы сами ее останавливаем. Мы крайне вежливо спрашиваем, как нам пройти в Колобовский переулок, потому что мы – художники, у нас там мастерская. Нам крайне вежливо предлагают предъявить документы...

Да, я еще не описал редакцию одного журнала, мимо которого мы проходили. Впрочем, стоит ли? Не стоит... Что было, то быльем поросло...

А ведь помнится, тогда, в 1976 году, кипел, переживал, возмущался, что это, дескать, несправедливо. Даже, помню, собирался писать письмо покойному редактору П., чтобы он обратил внимание на безобразия. Что, дескать, 2 рассказа, лично вами одобренные и мною доработанные, мне возвращают без видимых на то оснований, а это неправильно и несправедливо. И что сами же ведь позвали сотрудничать в журнале, отчего еще более обидно, хотя, спрашивается, какая разница?..

Ай, ладно... Хватит ныть, делом нужно заниматься... Помню, вышел тогда, в 1976-м, на улицу, глубоко вздохнул – весна была, клейкие листочки на деревьях проклюнулись... Вздохнул, постоял, куда-то дальше двинул шустрить по Москве, по редакциям ее, по издательствам...

Ладно... Хватит... Делом, делом нужно заниматься, молодой человек. Делом. Заниматься. А не ныть и подвывать. Поэтому вершим далее свой скорбный

28 декабря 1982 года.

путь. Останавливаем патруль и крайне вежливо, топоча ногами, взявшись под руки, как две московские старухи, спрашиваем: нельзя ли нам пройти через Петровку в Колобовский переулок, потому что мы художники и у нас там мастерская. Нам крайне вежливо предлагают предъявить документы. Мы и предъявляем, пожалуйста. «Пожалуйста, идите, товарищи. Направо идти нельзя, ступайте прямо, там свернете налево через проходной двор», – говорят нам, внимательно просмотрев наши документы и отдав рукой честь.

Пересекаем освещенную Петровку. Вдали – продолжается колебание марева, но лишь в виде оцепления, а не людских толп, ибо сама Петровка пуста. Не маршрут!

Проходим по Среднему Каретному переулку, где справа торец здания под названием Петровка, 38, слева – спиралеобразный двухэтажный гараж, построенный в конце 20-х, и Свердловский райком КПСС, идем по этим заповедным уголкам, воспетым В.Высоцким, сворачивая от магазина «Отдел заказов» направо... И все, получается, кружим, кружим вокруг грозной Петровки, 38, которая всегда начеку, и даже за полночь не гаснут ее серьезные окна. А вот интересно, большая в Москве преступность или нет? Часто ли и с какой периодичностью убивают, грабят, насилуют, раздевают, воруют и так далее... Судя по размерам здания – да. Судя по тому, что здание в размерах не меняется, – нет. Ах, если бы желания и позывы всех без исключения граждан привести в согласие с законом, какая чудная была бы жизнь! А патологических тех личностей, которым ничего не стоит пырнуть живое тело и пустить душу живу вверх облачком, – этих бы личностей исправить специальными таблетками, но не так, как в «Механическом апельсине», ибо там – Запад и капитализм, а как-нибудь по-нашему, по-социалистически. Чтоб они сами поняли: убивать нехорошо! Лишать жизни живое существо нельзя, ибо жизнь эту дал существу Бог, он ее и возьмет, когда ему надо будет. (А может, в этот момент и надо? Не знаю...)

И еще. «Ну, а как же, – спрашивает мальчик Федя. – Как же насчет коровок, ягняток, гусей, курочек? Сома можно колотушкой лупить? Свиньям можно глотки резать?»

«А елку рубить? А скалу взрывать динамитом? Ведь что делается: подложат динамит, и нету скалы!..» – продолжает он.

Ах, мальчик, ах, Федя! Не знаю я, честное слово! Не знаю, но верую: живое человеческое тело не убий, самому дороже станет, когда запылаешь вечным огнем в геенне огненной. А дух не убьешь, как ни старайся. Убитый дух – нонсенс. Убийство духа увеличивает вес камня на шее убийцы, но общее количество духовности в этом мире уменьшиться не может, как ни старайся. Элементарный закон воспроизводства...

...Однако и в самом деле – уж Новый год на носу, а я все никак не могу перевалить через рубеж 14 ноября 1982 года! Может, мне сократить объем посланий? Оборвать их прямо сейчас, на этой вот строчке, этом слове, этой бук...?

Или попридержать язык, чтоб уж столь явно не бросалась в глаза моя глупость. А то вот сплел... дух какой-то, убийство, геенна огненная... Псевдоглубокомысленностью все это называется или философией на мелком (ровном) месте. Безобразие! – говорю я.

29 декабря 1982

Ибо, борясь за выполнение плана, занявшись штурмовщиной и приписками, я под конец года зримо понизил качество выпускаемой продукции, не угнавшись за ее количеством. Уж я стал лепить в снежный ком какие-то истории, ну уж совсем не имеющие отношения к посланиям, и это скверно, потому что, глядя с высоты полета, непременно обнаружится Ферфичкиным скудность, вялость и убогость моих посланий. Одно и то же, одно и то же – шли, шли, шли, идут, идут, идут. Исторические дома, внеисторические персоны. Нон грата, а если и «грата», то еле-еле, совсем чуть-чуть...

Ладно. В последний раз обязуюсь подтянуться и, соблюдая скрупулезную точность, доведу наши траурные блуждания до логического конца посланий, в чем ты, Ферфичкин, убедишься скорее, чем думаешь, я тебе точно говорю, я тебе еще ни разу в жизни не соврал.

...Проходными дворами мы вышли в Колобовский переулок и решили сделать привал у Нефед Нефедыча, ибо полуподвальное помещение его мастерской, полное скульптурных изображений, приветливо белело в глубине одного из грязных двориков упомянутого переулка. Два слова для истории о Нефед Нефедыче. Нефед Нефедыч, знаменитый московский человек, биографию имеет увлекательную и одновременно тривиальную. Он родился и вырос в Сибири, на реке Е., отчего является моим земляком и мы с ним дружим. В конце 30-х годов он поступил в Московский институт художественного мастерства, откуда его репрессировали на 11 или 14 лет в период массовых репрессий, справедливо осужденных на XX и XXII съездах партии, так что он возвратился в Москву лишь после 1956 года и снова доучивался в институте.

В 1959 году, успешно защитив диплом, он вступил в ряды членов и получил хорошо оплачиваемое место в одном из московских журналов, откуда ушел в начале 1969 года, чуть было не лишившись членства по независящим ни от кого обстоятельствам. А вскоре и на пенсию определился – уж возраст ему подошел, чтоб быть на пенсии, и пенсия ему выпала хорошая, 120 рублей, как моя зарплата. Его лагерный срок тоже вошел в производственный стаж, и это справедливо, резонно.

Оказавшись на пенсии, Нефед Нефедыч целиком отдался художественному мастерству и через это вновь имел множество неприятностей. В частности, он был вынужден уйти от жены, так как она мешала ему изучать людей, и особенно людей женского пола, что вступило в полное и окончательное противоречие с несдержанной пылкостью его натуры. И другие всякие приключения с ним приключались, о которых не след вспоминать в этот торжественный и скорбный день. Мы с женой жили у него в мастерской, временно не имея собственного угла жилой площади, и однажды, тоже в ноябре, в этих же, как сегодня, числах, славным ноябрьским вечерком 1980 года... Ну да ладно! Что прошло, того уж нет. Хватит воспоминаний. Не время для них, не место, нужно двигаться дальше, смело блуждая в пространстве и времени... Что прошло, того уж нет. Истинно говорю вам, основываясь на опыте собственной шкуры...