Читать книгу "Похоронный марш марионеток - Фрэнк Де Фелитта"

— Я больше не боюсь его, — сказала Кей. — И нет никакого смысла пытаться убежать от случившегося.

Сантомассимо гладил, ее по влажным волосам. Его все еще мучило чувство вины, он корил себя за то, что подверг Кей столь тяжелым испытаниям.

— Бедный Крис, — сказала Кей. — Он был талантлив. Извращенно талантлив. Он превосходно знал свой предмет. Он вполне заслужил ученой степени.

— Ты серьезно?

— А почему нет? Я знаю случаи, когда присваивали степень и за меньшие заслуги. Кто знал о Хичкоке больше Хайндса?

Кей посмотрела на Сантомассимо и улыбнулась. Он был рад наконец увидеть искорки смеха в ее обворожительных зеленых глазах.

— Финал его жизни был совершенно в стиле Хичкока. Мастер остался бы доволен, доведись ему увидеть эту сцену, — сказал Сантомассимо и вдруг сделал неловкую попытку заговорить голосом Хичкока — говорком кокни, ленивым, зловещим, с придыханием: — Крис Хайндс доказал, что обладает незаурядными знаниями о мире, враждебном человеку. И престижный университет Калифорнии присвоил ему звание доктора искусств. С прискорбием сообщаем, что по смерти Криса Хайндса диплом будет доставлен его дяде, который проживает на Среднем Западе, в штате, славящемся своими урожаями пшеницы. Он может счастливо хранить этот диплом на каминной полке.

Они оба рассмеялись, но смех Кэй был каким-то неуверенным. Сантомассимо коснулся ее руки, и она вздрогнула.

— Фред, я все еще чувствую себя… беззащитной…

Он зарылся лицом в ее волосы. Ему стало стыдно, что своей неуклюжей шуткой он заставил ее вспомнить кошмар, пережитый на Статуе Свободы.

— Это были страшные дни, ты едва не погибла. Естественно, ты чувствуешь себя уязвимой.

— В этих кинообразах… была такая властная сила…

— Безумие может быть заразительным.

— Я была так же безумна, как и Крис Хайндс.

— Когда в меня впервые стреляли, мне показалось, что я покинул собственное тело, — признался Сантомассимо. — Казалось, что я вижу происходящее со стороны, вижу, как регистрируют мою смерть. Это было похоже на галлюцинацию. Хотя на самом деле пуля пролетела мимо моей головы.

Кей внимательно посмотрела ему в глаза. Казалось, она никак не может поверить, что отныне все будет хорошо.

— Кей, это всего лишь страх, — сказал он. — Страх, отдаляющий нас от самих себя.

Кей отвернулась, взяла кочергу и помешала угли в камине, которые затрещали и выбросили сноп искр. Сантомассимо налил в бокалы красного вина.

— Я действительно отдалилась от себя и словно бы раздвоилась, — сказала Кей. — Я восторгалась Хичкоком большую часть своей сознательной жизни. Как и Крис, я была совершенно беззащитна перед его зловещим обаянием. — Она отвернулась от огня, посмотрела на стоявший рядом магнитофон, затем на лицо Сантомассимо, освещенное мягкой улыбкой, — и сердце ее сжалось. — Запасись терпением со мной, Великий Святой. Я тебе уже говорила это, но вынуждена повторять снова и снова… Кино — это мощный инструмент манипуляции человеческим сознанием. Крис был прав. Фильмы способны управлять человеческими эмоциями, желаниями, мыслями, внушать те или иные идеи — посредством довольно сложных визуальных приемов, о которых обычные люди и понятия не имеют.

— Ты пытаешься убедить меня, что Нэнси Хаммонд, Стива Сафрана, Хасбрука, бежавшего рано утром по пустынному пляжу, убил Хичкок?

Кей кивнула:

— Так мне кажется.

Сантомассимо шумно, большими глотками допил вино и вновь наполнил бокал.

— Это все равно что обвинять «Битлз» за то, что слышат в их песнях разные психопаты.

— Человек, лишенный привычных для него способов защиты, способен на все. А кино как раз и снимает с нас все защитные покровы, оголяет, делает беззащитными.

— И человек начинает убивать? Нет, Кей, я не могу согласиться.

— Режиссер обнажает души героев, помещает их в невероятные или страшные ситуации, используя любой пригодный для этого кинематографический трюк — зачастую темный, зловещий, опасный…

— Кей, но то же самое делает театр, который существует столетиями. Люди платят шесть-семь долларов за полтора часа развлечения и получают несколько щекочущих нервы сцен, только и всего.

— Только и всего? Тогда объясни, почему меня поймали, словно в ловушку, кадры старого фильма? Почему я не могла отделаться от навязчивых экранных образов? Нити фантазии Хичкока держали меня, точно марионетку — марионетку в его похоронном марше. И я была способна на убийство. Ты понимаешь! Мне было нужно, чтобы Крис упал! Я снимала фильм и не могла остановиться!

Неистовость Кей застала Сантомассимо врасплох. Его пробрала дрожь.

— Кей…

— Там, на факеле, я мало чем отличалась от Криса Хайндса. И кто знает, сколько еще в этом мире безумцев, которые видят в кино больше чем просто развлечение и больше чем высокое искусство.

— Хорошо, — согласился Сантомассимо. — Я допускаю, что по какой-то причине Альфред Хичкок занял в твоей жизни слишком значительное место, и ты заразилась страхами его подсознания. Это было сродни болезни. Но ведь сейчас нарыв вскрыт, Кей.

Кей смотрела на Сантомассимо, размышляя над тем, насколько глубоко он осознает то, что с ней произошло. Он замолчал и глядел на нее — красивую женщину, уютно устроившуюся у камина, мягкую, как котенок. Возникла продолжительная пауза.

— Я не вернусь в университет, — небрежно сказала наконец Кей.

Сантомассимо вопросительно поднял брови:

— Ты получила более интересное предложение?

— Нет.

— А что ты собираешься делать?

— Начну писать. Может быть, сочиню роман. Но преподавать на факультете кино я больше не буду.

— Кей, не принимай поспешных решений, дай себе время все хорошенько обдумать. Ты уверена, что хочешь оставить кино?

— Уверена как никогда, — сказала Кей. — Это коварная забава. Утонченная, чарующая. Она гипнотизирует, глубоко закрадывается в душу и способна захватить власть над огромным количеством людей. Я больше не хочу открывать другим двери в этот мир.

Сантомассимо знал, что спорить бесполезно. Он вздохнул. И вздох повис в воздухе немым вопросом.

— Кей, — тихо позвал он, притянул ее к себе и заглянул ей в глаза.

Ее мысли витали где-то далеко. Он смотрел в зеленую глубину этих умных глаз, в которых затаилась боль. Эту боль ей причинил он, слишком многое заставив увидеть и пережить.

— Я люблю тебя, Кей. Ты нужна мне.

Он придвинулся еще ближе и стал целовать ее. Сначала ее теплые и влажные губы ответили на его поцелуй, но затем она отстранилась.

— Мне нужно время, Фред, — произнесла она. Чтобы не заплакать, она попыталась пошутить: — Я словно раздвоилась, а ты мне еще и себя предлагаешь. Трое — уже толпа. — Она все же не удержалась от слез.