Читать книгу "На исходе последнего часа - Фридрих Незнанский"

Я шагнул к нему, чтобы пистолет забрать, а он меня берет за голову и говорит:

– Тихо, сынок, не плачь…

Вот тут ввалились мужики – с пушками, с прикидами бронированными.

– Не надо, – говорит им Принц.

И я понимаю: если что, он меня просто грохнет. И еще понимаю: мне этого даже хочется. Как сказал бы Макаровна, жил грешно и помер смешно.

А один из них, такой угрюмый мужик, спрашивает, меня:

– Ты его сын?

– Нет, не сын, – говорю.

И вот тут злость во мне прямо дыбом встала – это ж он мою мамашку непутевую убил! Гад! Гадина, сука!…

– Стреляйте! – ору. – Убейте его!

И они выстрелили.

Я даже услышал, как у него палец на курке дернулся, даже представил себе, как боек ударяет в капсулу, как она зажигает порох в гильзе, как порох вздувается газом и толкает пулю с невозможной силой, а она катится по стволу все ближе к моей голове, все ближе…

Что ж в жизни своей дурацкой вспомнить, что напоследок понять надо? Какой такой в ней был смысл?

Не было смысла…

ФИГА В КАРМАНЕ

Турецкий понимал, что Принц убьет пацана. Поэтому кивнул своим, чтоб опустили оружие. Он знал, что это сейчас нужно. Он знал, что пацана вряд ли удастся спасти. Но он надеялся, потому что никогда так просто в лоб не пер. Всегда у него хитрость была припасена. Всегда какую-то фигу в кармане держал.

– Убейте его, – попросил пацан.

Принц попятился к двери, толкнул ее ногой. Турецкий аж зубы сцепил. Фигня, конечно, так не бывает. Обязательно ведь запутаются, не туда выйдут, опоздают…

Нет, не опоздали. Они уже стояли в двери, которая вела в метро. Они, слава Богу, не запутались.

Одним выстрелом – и прямо в затылок.

Рука Принца дернулась. Но нет, нет. Спецназовец выстрелил метко. Не выстрелил он. Не успел.

Упали они вместе с пацаном.

Того как подкосило. Видно, с жизнью уже распрощался.

Бывает…

ЭПИЛОГ

Жена Турецкого Ирина вернулась домой через два дня.

Турецкий успел прибрать в этому времени квартиру. Даже продуктов каких-то накупил, чтоб все чин чином. И, надо сказать, вся суета ему была в радость. Он с остервенением мыл пол и окна, словно с себя смывал и всю грязь, и кровь, которой нахлебался за последние дни.

Грязнов подчищал концы следственного дела, которых оказалось немало – ниточка-то тянулась на кавказскую войну. Гиббоновскую банду тоже пришлось до конца раскручивать, но там уже все сыпалось легко.

И Турецкому стало скучно. Нет, он, конечно, ходил на работу, допрашивал свидетелей и обвиняемых, проводил очные ставки, писал постановления… Всплывали невероятные подробности. И с паромом «Рената», и с приисковым вертолетом, и с «афганцами». Оказалось вдруг, что убийство гаишника тоже каким-то образом связано с Принцем. Пули оказались из арсенала Кторова. Чем уже ему гаишник не угодил?

Но была область, где Турецкому никак скучно не было.

Вэлла.

Он, конечно, поговорил с ней. Она, конечно, все поняла. Она уехала. Но, Господи-Боже, как же это было трудно!

– Саш, – сказала жена, – устал? Тяжело, да?

После ужина они сидели на кухне и ждали, чтобы наступил момент легкости и родства. Ирина что-то почувствовала, какое-то отчуждение, а он понимал, что прикоснуться к ней сейчас не сможет, вранье получится.

– Ну, ты не переживай, – сказала Ирка тихо. – Я тоже от тебя немного отвыкла. Такова жизнь…

А Турецкий вдруг улыбнулся…

Похороны погибших на «Ренате» продолжались еще несколько месяцев. Сначала похоронили тех, чьи окоченевшие тела выловили в первые дни, потом находили погибших каждую неделю. Вскоре договорились несколько стран и снарядили подводную экспедицию. Легкая субмарина с манипуляторами опустилась на дно и тщательно обследовала затонувший паром.

Швеция и Эстония наблюдали за этим событием на экранах телевизоров.

Возле одного такого экрана сидел Марченко, отложив учебник эстонского.

Вот на экране мелькнул борт с оборванной надписью «…ата», вот камера субмарины сместилась вправо и открылась зияющая дыра в кормовой части. Зазубренные, вспученные края…

– Да, – сказал Марченко, ни к кому, собственно, не обращаясь, – взорвали все-таки, гады, из-за поганого золота девятьсот человек угробили.

Камера сместилась дальше, видны были остовы выпавших из парома автомобилей, в одном из них, показалось Марченко, мелькнула чья-то фигура.

Камера приблизилась.

Люди, прильнувшие к экранам в двух странах, ахнули от ужаса. Сквозь лобовое стекло на них смотрели мертвые глаза молодой женщины.

Марченко от досады хлопнул по столу ладонью.

Он бы и матернулся, но боялся теперь и слово произнести по-русски. Он и фамилию уже решил поменять. Будет теперь Маар.

Субмарина двинулась дальше, но, видно, что-то не замеченное ею зацепилось за один из манипуляторов.

Изображение дернулось, пошло мелкой полоской, камера неловко отползла в пустоту, но потом выровнялась и снова повернулась к парому.

Он вдруг словно ожил, медленно повернулся на бок, и из-под него вырвался огромный воздушный пузырь, распадающийся на тысячи других пузырей, устремляющихся кверху…

…Похороны продолжались.

Еще двадцать тел нашли спасатели после погружения субмарины.

Марченко распорядился, чтобы вместе с погибшими на «Ренате» похоронили шведского гражданина эстонского происхождения Рейна Мяяхе.

Короче, я не помер тогда, хотя уже и распрощался с этим светом. И даже, хотите верьте, хотите нет, мне открылось что-то главное про эту жизнь, в последний момент. Точно открылось. У меня, помню, аж дух захватило, так это было верно и здорово…

Вот только забыл я.

Открываю глаза – а надо мной тот самый мужик угрюмый. И улыбается.

– Жизнь, – говорит, – прекрасна и удивительна…

Может, это и была та самая истина?…